ТЦАРА. Никто. Просто умерший румын. Каких очень даже много. Кто-то, на кого я был очень похож, когда не был тем, кто я сейчас. Но теперь Самуэль Розеншток мертв. Я знаю, потому что убил его сам. Он удрал в Цюрих, чтобы его не призвали на эту нелепую комическую войну, где Розеншток исчез, а на его месте магическим образом появился Тцара, начал играть в шахматы с Ленином, который жульничал. Воображаемая личность, звали ее Тристан Тцара, убила бедного румынского еврея Самуэля Розенштока, который даже не существовал. Розеншток мертв, мертвец – никто, а Тцара никогда не был кем-то, так что мы можем выпить. Изменение имени и превращение в изгнанника – этапы по достижению моей цели: стать даже большим никто, чем я был раньше. Барабаны. Регтайм. Цепеллины. Гигантские бананы. Все, что угодно, вносящее путаницу. Но никогда не старайся найти смысл. Это тебя убьет. Поиски смысла ничем не лучше любви. За ушедшего от нас Самуэля Розенштока. Пусть воображаемый Бог пожалеет его сморщенные яйца.
(
ЛЕОНОРА. Искусство – попытка расшифровать жизнь человека, словно она – криптограмма. Любовь – криптограмма, которую не расшифровать. Вунсокет – город в штате Род-Айленд.
Картина 7
Надя
(
БРЕТОН. После того, как мы с Элюаром порвали с дадаистами и начали называть себя сюрреалистами, мы проводили много времени, гуляя по Парижу. Находили новые пути и малоизвестные места: забытые боковые улицы, старые дома, вымощенные дворики. Казалось, они вступали в заговор с деревьями, кустами, сорной травой, растущей в зазорах между камнями, людьми в магазинах, создавая, напряженную, таинственную атмосферу, и шел ты, как в густом тумане, пытаясь понять его мистическую значимость. И снова и снова я натыкался на красивую, но довольно странную девушку. Встречал ее везде. И она с такой грустью смотрела на меня. Это нервировало. А потом, в очередную нашу неслучайную встречу, она заговорила со мной.
НАДЯ. Мсье. Вы должны выслушать меня. Вам грозит серьезная опасность.
БРЕТОН. Мне? От кого?
НАДЯ. От существ, которые живут в зеркалах. Они выходят из зеркал ночью и прокрадываются в наши дома. Однажды ночью они вылетят из зеркал, как летучие мыши, убьют нас и захватят наш мир. Нет ничего более ужасного, чем существа, которые живут в зеркалах. Когда мы умираем, они зачищают наждаком все острые выступы и сворачивают нас в шары для боулинга. Куда бы ты ни поворачивался, тебе никогда не увидеть существа из зеркала, но оно всегда за твоей спиной.
БРЕТОН. Откуда ты это знаешь, если не можешь его увидеть?
НАДЯ. Мне это открыли белки. Они позволили мне воспользоваться их зеркалами. Человеческое знание подводит нас, когда дело касается тех, кто живет в темноте, но белки знают.
БРЕТОН. Я много раз видел тебя на улице. Это так здорово, что я наконец-то могу поговорить с тобой.
НАДЯ. Мы всегда знали друг дружку. В прошлой жизни мы жили в большом, старом доме. Тогда мы были голыми. Мы жили, как брат и сестра. Я была сестрой. Когда звонил телефон, ты снимал трубку и кричал: «Заткнись! Заткнись!» Тогда ты был выше, красивее. Мы занимались любовью в сарае для лодок. Как брат и сестра. Там росли огромные поганки. Чудовищные папоротники. Лес всегда слушает. В нем секрет каждой загадки. Мы с тобой будем искать то место, и никогда не найдем, мы станем любовниками, и ты напишешь обо мне.
БРЕТОН. Откуда ты знаешь, что я – писатель?
НАДЯ. По запаху. Ты пахнешь, как Бальзак, оставленный под дождем. Если я попрошу тебя не писать обо мне, ты это сделаешь?
БРЕТОН. Не уверен, что могу это пообещать.
НАДЯ. Любить писателя всегда опасно. Но опасно любить что угодно. Любовь всегда заканчивается предательством. И писательство – предательство. Я могу читать мысли, знаешь ли. Все равно, как кто-то включает радио. В моей голове больше шума, чем на мотоциклетных гонках. Ты думаешь, я немного странная.
БРЕТОН. Я думаю, ты очень красивая.
НАДЯ. Большинство людей думает, что я безумная.
БРЕТОН. Большинство людей – глупцы.
НАДЯ. Нет. Только мужчины. Мужчины многое ожидают от женщин, а потом винят их в том, что они не оправдали их ожиданий.
БРЕТОН. Мне очень хочется остаться и продолжить наш разговор, но я опаздываю в театр.
НАДЯ. О, нет. Ты написал пьесу? Тогда безумен именно ты. В театрах призраков больше, чем где бы то ни было, за исключением моей головы.
БРЕТОН. Вообще-то мои друзья и я собираемся помешать показу пьесы совсем другого человека.
НАДЯ. Тогда не буду тебя задерживать. Театр мне больше всего нравится, когда все разошлись по домам. Обычно я избегаю разговоров с людьми на улице, потому что никто не понимает меня. Но мне очень хочется найти интеллигентного собеседника, который поймет, что я говорю, и все мне объяснит.
БРЕТОН. Все объяснения – ложь.