Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

Вскоре у основателя династии Цзинь возникла другая проблема: области Циньчжоу и Лянчжоу были захвачены сяньбийским вождем Шуцзинэном, «отличавшимся мужеством и вынашивавшим многочисленные планы». Сяньбиец оказался настолько опасен для Поднебесной, что «император У-ди не мог из-за него вовремя поесть»^{331}. При дворе была высказана идея «временно предоставить Лю Юаньхаю звание военачальника, чтобы он под барабанный бой двинулся на запад» — это должно было привести к «полному искоренению бедствий». Но другой сановник заявил: «Если Лю Юань-хай сможет усмирить область Лянчжоу и обезглавить Шуц-зинэна, боюсь, именно тогда в области Лянчжоу и возникнут затруднения. Ведь дракон, попавший в дождевые тучи, уже не тот, что когда-то жил в пруду».

Император не стал посылать Лю Юаньхая на усмирение сяньбийцев, но тем не менее допустил этого «дракона» в «дождевые тучи»: Лю Юаньхаю было пожаловано звание главного воеводы правой части сюннусцев. Впрочем, поначалу молодой воевода был вполне лоялен императору — он занимался в основном тем, что исправлял законы и «искоренял пороки», и к нему, наслышанные о его добродетелях, являлись на поклон не только сюннуские вожди, но и «известные конфуцианцы и лишенные пристанища прекрасные ученые». Вскоре Лю Юаньхаю было пожаловано звание «военачальника, явившего величие».

В 290 году император Сыма Янь умер, и при дворе началась яростная борьба за власть. Новый владыка Поднебесной Хуэй-ди, как пишет Фан Сюаньлин, «выпустил из рук дела управления» (справедливости ради надо сказать, что он никогда и не держал их в своих руках), и в стране «зароились, как пчелы, шайки разбойников и воров». Подвластные Лю Юаньхаю кочевья «подняли восстание и бежали за укрепленную линию», и «военачальник, явивший величие» был освобожден от должности. Но опала длилась недолго, и он получил звание «военачальника — замирителя севера», кроме того, «его поставили надзирать за военным делами пяти частей сюннусцев».

Доверие Цзинь к даровитому варвару трудно объяснить рациональными причинами, как, впрочем, и поведение самого Лю Юаньхая, который не обременял себя проявлениями преданности или хотя бы минимальной осторожностью. Когда знаменитый китайский повстанец (а точнее, разбойник) Ван Ми потерпел поражение при попытке взять цзиньскую столицу и собрался отойти на восток, Лю Юаньхай устроил для него прощальное угощение на берегу Хуанхэ. Предвидя расставание со своим другом, он плакал пьяными слезами. Правда, несмотря на дружбу с мятежником, Лю Юаньхай в то же время переживал за свою репутацию в глазах императора. Проливая слезы на берегу Хуанхэ, он говорил Ван Ми: «…Вместе [с похвалами] до императора доходит и клевета. Это глубоко противоречит моим желаниям и может только причинить мне вред. Я не мечтаю о карьере, но вы один понимаете это».

Вести о том, что «замиритель севера» пирует в обществе осаждавшего столицу разбойника, дошли до императора. Но Хуэй-ди доверился сановнику, который взял варвара под свое поручительство, заявив: «Разве можно, основываясь на неясных сомнениях, убивать сына шаньюя, присланного прислуживать императору, и показывать этим, что добродетели династии Цзинь невелики!» В это время умер Лю Бао, и император, проникнувшись мыслью о добродетелях Цзинь, поставил сына на место отца, сделав Лю Юаньхая вождем правой части сюннуских кочевий.

Впрочем, неизвестно, кто именно принимал эти решения: император Хуэй-ди мало что значил в собственном государстве — за него правили регенты и жена. Но и им было не до правления, потому что борьба за власть при дворе приняла угрожающие размеры: интриги и убийства перешли в прямое военное противостояние враждующих группировок. И тогда сюннуские вожди собрались и постановили:

«Ныне в роду Сыма кровные родственники истребляют друг друга, а в землях среди четырех морей царит смута, они бурлят, словно кипящая в котле вода; настало время для возрождения нашего государства и восстановления нашего наследия. (…) Лю Юаньхай превосходит талантами окружающих, а по деловым качествам возвышается надо всеми современниками, и, если бы Небо не хотело снова возвеличить шаньюя, оно никогда не породило бы этого человека».