Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

«Многие из участвовавших в прошлых походах [против сюнну] затерялись [в их землях] и не вернулись назад, поэтому их сыновья и внуки, которые живут в бедности и находятся в стесненном положении, могут однажды бежать к своим родственникам. (…) Кроме того, рабы и рабыни пограничных жителей печалятся о своей тяжелой жизни, среди них много желающих бежать, и они говорят: “Ходят слухи, у сюнну спокойная жизнь, но что поделаешь, если поставлены строгие караулы?” Несмотря на это, иногда они все же убегают за укрепленную линию. (…) Воры и разбойники жестоки и лукавы, они нарушают законы, объединяются в шайки, и, если, попав в безвыходное положение, [они] убегут на север за укрепленную линию, их уже нельзя будет наказать» ^{189}.

И все же силами случайных беглецов, разбойников и неквалифицированных рабов невозможно было развить земледелие и ремесла, хотя бы и исполнявшие подсобную роль в скотоводческом государстве. Поэтому сюнну использовали для этих целей пленных китайцев ^{190}. Среди них могли быть мирные жители — Бань Гу сообщает о том, как в 91 году до н. э. «сюнну вторглись в округа Шангу и Уюань, перебили и угнали в плен чиновников и народ» ^{191}. Но могли быть и сдавшиеся в плен солдаты. Мы уже упоминали о том, как император У-ди отправил воевать против сюнну Ли Гуан-ли, военачальника города Эрши, «во главе шестидесяти тысяч всадников и ста тысяч пехотинцев». Война продолжалась всего лишь десять дней, после чего китайский главнокомандующий узнал, что, пока он сражался за своего императора, тот казнил всю его семью по подозрению в колдовстве. Ли Гуан-ли немедленно прекратил военные действия и «вместе со своими войсками сдался сюнну». В результате огромное количество китайских солдат стали подданными (или рабами) сюннуского шаньюя: «[В Хань] удалось вернуться только одному-двум воинам из тысячи» ^{192}.

Такого рода сообщениями — об угоне мирных пограничных жителей и о сдаче в плен целых китайских армий — пестрят исторические хроники. Эти люди в основном и становились обитателями земледельческих и ремесленных поселений на территории сюннуской державы.

Еще одним источником китайских товаров для сюнну были рынки, располагавшиеся на таможенных заставах. Но открытия и работы этих рынков кочевникам приходилось добиваться с боем — точно так же, как и «подарков». Сюнну, да и любые кочевники, были кровно заинтересованы в торговле с оседлыми жителями. Дело в том, что в случае удачных сезонов, когда поголовье скота увеличивается, его избыток надо немедленно продавать — земля не прокормит больше определенного количества животных. Кроме того, засуха, снежная буря или мор в любой момент могут погубить все богатство кочевника, а такие катаклизмы случаются в степях Центральной Азии регулярно, с периодичностью примерно раз в 10—12 лет ^{193}. Земледелец в этом смысле чувствует себя в большей безопасности: природа не всегда посылает богатый урожай, но уж если он собран, ему мало что угрожает. Кроме того, земледелец в значительной мере автономен — в древности любая деревня, как правило, производила почти все, что было нужно ее жителям, и могла обойтись без торговли. Кочевник — не мог.

Что же касается политики ханьской администрации, она состояла в том, чтобы оградить жителей от контактов со степью, максимально привязав их к центру ^{194}. В огромном и порой достаточно рыхлом государстве, которым являлся Китай, окраины и так слишком часто стремились к отделению и к сепаратным переговорам с кочевниками, и поощрять их экономическую самостоятельность император не собирался. Недаром в сочинении «Спор о соли и железе», составленном по материалам реального придворного диспута о законах, регулирующих торговлю, есть такие слова: «Истинный царь закрывает [доступ] к “ [дарованным] Небом богатствам”, накладывает запрет на [торговлю на] рынках на пограничных заставах» ^{195}.

Тем не менее Китаю пришлось пойти на уступки, и уже Сяо Вэнь (правил в 179—157 годах до н. э.) «открыл торговлю на пограничных пропускных пунктах» ^{196}. Эту традицию продолжили его преемники Сяо Цзин и У-ди ^{197}. Они разрешили своим подданным торговлю, хотя и в ограниченном ассортименте (было запрещено продавать кочевникам стратегические товары — как сырье, так и готовые изделия, в том числе железо и оружие) ^{198}.

Несмотря на то что У-ди использовал открытие рынков как средство усыпить бдительность сюнну и возле этих же самых рынков наносил по ним военные удары, кочевники высоко ценили возможность торговать с жителями Поднебесной. Прошло не так уж много лет после нападения четырех китайских армий на сюннуских торговцев, и очередной шаньюй, вступив на престол, писал все тому же У-ди: «Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы [для торговли]…» ^{199}Да и сами китайцы, хотя и рассматривали открытие рынков прежде всего как средство политического влияния на сюнну, экономическую пользу от этого тоже имели, и немалую. В «Споре о соли и железе» говорится: