Система и личность

1. Тщательное изучение лингвистической стратегии.

2. Осведомленность об исторической и культурной ценности журналистики.

3. Экономическая независимость.

4. Способность предоставить точное знание складывающейся ситуации в избранном контексте.

5. Способность улавливать архетипический смысл факта.

6. Осознание личной психологической ответственности перед собой и читателями, так как журналист, выбирая, полагает экстравертную реальность.

Цель

Осуществить посредничество между случающимся фактом и общественным мнением – тогда, когда факт уже случился, или тогда, когда он еще «неявно проступает» во внешнем восприятии, – и воспользоваться им как поводом для увеличения сознательности, для косвенной педагогики, учащей человека «смыслу бытия», поскольку конечная цель всякого человеческого поступка состоит в том, чтобы «жить полнее».

Объект

Как словесно выразить точечный факт.

Точечный факт – это факт, имеющий наибольший резонанс в данном контексте согласно двум параметрам:

1. Исторической, или внешней, обективности (насколько исторически значительным является факт);

2. Психологической, или внутренней, объективности (в какой мере он способствует росту сознания);

Схема блока

• Новость

• Впечатления

• Сублимация

Критерии и способы приспособления

Пять критериев, составляющих существо архитектоники журналистского замысла:

1) кто;

2) что делает;

3) где;

4) когда;

5) как;

Способы приспособления:

1) для кого пишется статья;

2) с какой целью.

Заключение

Хороший журналист – это тот, кому удается сообщить информацию о свершившемся точечном в данном контексте факте или предвосхитить его появление, соблюдая историческую и психологическую объективность.

Глава вторая Право и функциональность [81]

2.1. Легитимация права

XIV Международный конгресс по онтопсихологии[82] показал, что научное сообщество ожидает недвусмысленного ответа на вопрос, чем может эта наука помочь в создании более адекватной основы для возможного нового обоснования (по крайней мере, теоретически) всех феноменов юридического принуждения, в том числе в связи с невероятно возросшей ответственностью юристов.

Очевидно, что мы, граждане, чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы объективировать и любые предпосылки физического насилия исключительно с позиций мудрой рациональности.

Даже если человек оказался жертвой самого жестокого притеснения посреди непредсказуемых случайностей правовой системы, деформированной политическими, экономическими или расовыми обстоятельствами, несмотря ни на что, требование рациональности права остается категоричным, абсолютным и неискоренимым, потому что эта рациональность есть единственная практическая гарантия гуманности этого права. Поэтому необходимо постоянно переоценивать наши суждения, вновь и вновь расставлять все на свои места, определяя рациональные пропорции способа этого насилия, на право осуществления которого тотально претендуют государство, правительство, лица, ответственные за жизнедеятельность общественного целого.

Кризис в постколониальной психологии или даже в идеологических аксиомах исключительно монократического империализма, который характерен для народов, впервые сталкивающихся с историей западной цивилизации (страны бывшего Советского Союза, Китай, Южная Америка и т. п.), не самое главное. Кризис поражает меня как ученого, когда я наблюдаю его на примере студентов, обучающихся на юридических факультетах в различных городах. Во всяком случае, когда этот кризис доходит до природных истоков рациональности у нашей молодежи, это значит, что мы переживаем его последнюю стадию.

Изложенное в этой главе – это малая песчинка, которая со временем сдвинет горы, проникнет в фундаментальные знания и окажет глубокое и стимулирующее влияние на всю совокупность того, что именуют юридической эпистемологией.

Необходимо, прежде всего, трансцендировать обыденность, все то, чем наполнена социоэкономическая и юридическая повседневность, в русле которой мы все движемся. Необходимо трансцендировать это, чтобы придать новизну нашему взгляду на чудесный порядок природы, на постижение примата разума человека как главного распорядителя нашей планеты и вдохнуть новую жизнь в ту небольшую толику мудрости, которая, как бы то ни было, заложена в самом нашем существовании.

Затем, благодаря такой «утешительной» терапии, мы сможем войти в концепцию двойной морали и сформулировать ее основные положения: одна мораль – внутренняя, собственно фундаментальная, а другая – внешняя, позволяющая делать то, что возможно, в соответствии с социально-правовыми структурами истории.

Когда мы имеем дело с некоей разбросанностью, рассеянием, необходимо заново обнаружить принципы, чтобы объединить вокруг них совокупность возможного и реконструировать рассеянную реальность; иначе бесполезно продолжать поиски в той раздробленности, в которой мы фактически находимся.