Сиракузовы против Лапиных

— Но самое ужасное, я это сразу понял, что я скажу тёте Розе? В общем, ничего, кроме трёх дюжин пустых бутылок, мы на этой банке не нашли. Но и этого было достаточно. Мы разделили бутылки поровну и немедленно стали посылать в разные концы бутылочную почту: он своей невесте Ингрид — так её звали, а я — тёте Розе. Как сейчас помню то первое своё письмо… Я в нём передавал всем своим друзьям и знакомым приветы… жаль, что в то время ты ещё не родился… — Ферапонт Григорьевич посмотрел в потолок, словно там читал все эти свои приветы, и начал с чувством декламировать: — «Дорогая Роза, посылаю с оказией эту маленькую весточку. Не надеюсь, что она дойдёт до тебя, но если дойдёт, многое станет для тебя ясным…» В общем, это было хорошее письмо. Думаю, оно у тёти Розы сохранилось…

— Значит, это письмо дошло до неё? — замирая, спросил я.

— Думаю, что дошло, а вот за другие — не ручаюсь.

— А сколько вы пробыли на том острове?

— Не на острове, а на банке, — сказал Ферапонт Григорьевич и посмотрел на меня. — Год. Но она не верит, что я там был. Она считает, что я пропадал неизвестно где. Но если так, чем же она может объяснить мое годичное молчание?

— А бутылочную почту? — сказал я.

— Верно, — сказал Ферапонт Григорьевич. — У меня, кстати, сохранилась марка… И я сейчас подарю её тебе…

Марка Необитаемого острова?!

Он порылся у себя в записной книжке и протянул маленький квадратик обыкновенной бумаги. Без сомнения, это была марка. Только не зарегистрированная ни одним каталогом. На марке был изображён остров в виде тарелки, на тарелке сидели два бородатых человека, а вокруг плавали почтовые бутылки. Сверху по-латыни было написано: «ЛАФОНТЕНЫ», внизу по-русски: «БЕСПЛАТНО».

— Если была почта, значит, должна быть и марка, — сказал Ферапонт Григорьевич.

И я, пряча в карман марку, подумал, как несправедлива к нему тётя Роза. И если я найду у неё то письмо, я постараюсь, чтоб она к этому факту отнеслась по-другому.

— О жизни на самом Лафонтене я расскажу тебе в другой раз, — сказал Ферапонт Григорьевич. — Сам понимаешь, как нелегко даются воспоминания…

— Но скажите: вы оба остались живы? — невольно вырвалось у меня.

— Оба. И я, и Рассмусен, так звали норвежца… — И Ферапонт Григорьевич очень ласково потрепал меня по голове.

Я почему-то вспомнил о пропавшем кресале и хотел спросить у Ферапонта Григорьевича, как, мол, подействовать на Сиракузовых, чтоб они его вернули, но передумал спрашивать, так как он мог решить, что я на Сиракузовых жалуюсь.

Вернувшись домой, я внимательно прочитал в географической энциклопедии о банке Лафонтена. Банка была. Но оказалась вовсе не островом. Чтобы она оказалась островом и Ферапонт Григорьевич, свесив ноги, мог сидеть на ней, надо было откачать метров пятьдесят морской воды над этой банкой, только тогда бы она появилась на поверхности океана и стала островом. А вообще банка — это часть морского дна, которая представляет опасность для судоходства и в районе которой богато ловится рыба.

Я с негодованием понял, что Ферапонт Григорьевич нахально обманул меня. И ещё понял: не надо лезть с расспросами, когда тебя не спрашивают. И спасибо, что он предупредил не говорить ничего Сиракузовым: уж они бы обсмеяли и его, и меня.

14. Городки

Но пора вернуться к нашей ссоре с Сиракузовыми.

В субботу за деревянным домом Сиракузовых между Лапиными и Сиракузовыми, как всегда, проводились соревнования по городкам.

За команду Сиракузовых выступали: сам начальник милиции (в своей команде — забойщик номер один, но против наших забойщиков ему не могла помочь даже его кизиловая палка), его жена — старшая билетёрша местного кинотеатра, учитель географии, истории и математики Михайла Михайлович, работник сферы обслуживания тётка Галина и её сын — председатель городского спорткомитета Николай.

Если обратить внимание на подбор игроков команды Сиракузовых, перед вами окажется сплав молодости и опыта. Скажем, если две биты, пущенные верной рукой старшей билетёрши местного кинотеатра, не достигали цели, ошибку игрока номер два всегда мог исправить игрок номер три — Михайла Михайлович; если же и он ошибался, то, обозвав его мазилой, на кон выходила тётка Галина или Бронислава, и уж все огрехи Галины или Брониславы исправлял их другой родственник, председатель нашего горспорткомитета Коля (Николай).

У нас же в команде выступали: мой отец (в его отсутствие — я), Вера, Наташа, разумеется, тётка Роза и, разумеется, шофёр Монеткинского таксомоторного парка дядя Борис (у него была палка не из кизила, а из боярышника, что значительно хуже, но именно он-то и был настоящим забойщиком номер один, хотя и выступал в нашей команде под номером пять).

Как видите, самая сложная задача стояла перед дядей Борисом: всё то, что не доделывали мой отец или я и наши женщины-мазилы, должен был одним ударом доделать дядя Борис.

Задача поистине сложная и по плечу только выдающемуся мастеру, а дядя Борис, к сожалению, таким мастером не был.