Сиракузовы против Лапиных

— Кто? Кого? — поперхнулась Вера.

— Я. Ферапонта Григорьевича.

Вера ойкнула, а тётя Роза продолжала:

— Я заранее знала, что ни ты, ни ты этого не поймете… Ну, а всё остальное… — Она махнула рукой.

— Тётка! — вдруг закричала Вера, потому что внезапно её осенило. — Я давно думала об этом! Он твой муж! У меня только не было фактов! Вернее, был мужем! Но теперь-то…

— Были факты, были, — сказала тётя Роза. — Я ведь тоже ношу его фамилию. Тебе это в голову не приходило?

Вере действительно это в голову не приходило (и мне, кстати, тоже), но на всякий случай я твёрдо решил проверить тётку Розу: есть у нас семейный склеп или нет.

12. Наша бабушка Василиса

Никакого семейного склепа у нас не было. Это я установил точно. Я специально съездил к бабушке Василисе — к той самой, что вела и хранила наши семейные инвентарные книги, и она подтвердила, что хоронили нас где попало.

— Рылом не вышли, — пояснила бабушка.

Про «рыло» — это она сказала по-немецки, так как знала кроме русского ещё два языка — во время войны работала переводчиком в штабе, и в одной из её инвентарных книг хранится фотография, где бабушка допрашивает со строгостью пленного немецкого оберста.

Вообще наша бабушка была довольно энергичным человеком. Так, однажды она заявила нам с Сиракузовыми, что умеет стрелять не хуже нашего, и когда мы усомнились в этом, решительно отсчитала от своей пенсии трёшку, нахлобучила на себя шляпу и сказала:

— Пошли!

И повела нас прямо в тир.

Надо сказать, хозяин тира не был ни Сиракузовым, ни Лапиным, вероятно поэтому ходил всегда мрачный и мы не очень любили бывать у него.

— Винтовку! — решительно входя в тир, сказала бабушка.

И то ли от её командирского голоса, то ли от её сурового вида мрачный служитель тира вдруг вытянулся по стойке смирно, почти строевым шагом прошёл к пирамиде с оружием и, выбрав винтовку, почтительным голосом сказал:

— Лучшая. Центрального боя.

Бабушка привычно взвесила оружие в руке, сдвинула набок шляпу и, сказав нам пренебрежительно: «Смотрите…», — принялась стрелять.

Когда она сбивала, наверно, двадцатый по счёту бомбардировщик, а мы с Сиракузовыми в волнении обступили барьер, она вдруг отложила в сторону оружие, сказала:

— Хватит.

И полезла в сумочку за сигаретой.

Тирщик, за спиной которого висела предупреждающая табличка «Не курить», поднёс бабушке Василисе спичку.

Потом уже, когда, расхрабрившись, мы с Сиракузовыми зашли в тир одни, тирщик совсем не суровым голосом осведомился о здоровье бабушки.

— Ничего, — дипломатично ответили Сиракузовы, так как давно не видели бабушку и не знали, здорова она или нет.

— А диких лошадей она, случаем, не объезжала?

— Нет. А что? — опешив, спросили Сиракузовы.

— Во всяком случае, могла бы, — сам себе сказал тирщик и одобрительно посмотрел на винтовку, из которой в прошлый раз стреляла бабушка.

Сейчас же, угощая меня чаем, бабушка была озабочена не стрельбой и не лошадьми, а совсем другим: пуховыми кроликами, которых она собиралась разводить, и обоями. И то, и другое ей обещал шофёр монеткинского парка — наш дядя Борис.

— Только достанет ли?.. — сказала бабушка.

— А то нет? — сказал я и, вспомнив тирщика, спросил, не объезжала ли она когда диких лошадей.

— Нет. А что? — спросила бабушка.

Я сказал:

— Так просто.

И, поблагодарив за угощение, побыстрее поехал в магазин к Ферапонту Григорьевичу.

13. Жизнь и приключения Ферапонта Григорьевича (в очень коротком изложении)

Уже с порога я объявил ему, что мне всё про него известно.

— Ну, не всё, положим, — сказал Ферапонт Григорьевич, но я видел, как он смутился.

— У нас нет семейного склепа, — сказал я.

— Нет, — сказал он.

— И умирать вы тоже не собирались…

— Не собирался, — сказал он.

— Зачем же тогда…

— Виноват, — сказал Ферапонт Григорьевич и ещё раз, подумав, сказал: — Виноват.

И тогда я заявил, что мне и другое известно: что он был мужем тётки Розы: тётка Роза сама это подтвердила.

— Да, — чуть помедлив, сказал Ферапонт Григорьевич, — был, был. Отрицать бессмысленно. Это случилось весной тысяча девятьсот сорок седьмого года в Мурманске. Тётка Роза жила в гостинице, а я ходил в рейс к банке Лафонтена и только-только вернулся…

— Зачем?

— Зачем вернулся? Вероятно, за тем, чтобы познакомиться с тёткой Розой… — Ферапонт Григорьевич извиняюще улыбнулся.

— А до этого? — Я твёрдо решил выяснить сегодня всю правду, а до тех пор не выпускать Ферапонта Григорьевича из своих рук: слишком долго они все водили меня за нос.

— А до этого, с твоего разрешения, я ловил селёдку и был свободным человеком.

Он крутнул глобус, который стоял у него на прилавке, и ткнул пальцем:

— Вот здесь.

Судя по всему, банка Лафонтена находилась в Норвежском море, далеко от Монетки.

— Что тебя ещё интересует? — спросил он. — Говори сейчас — я люблю… э-э… любознательных людей.

— Что было дальше, — сказал я.

— А дальше… или я приезжал к ней в отпуск, или она приезжала в отпуск ко мне. Видишь ли, каждый из нас не хотел бросать свою работу. Я не хотел бросать свою — у банки Лафонтена, а она свою — в Монетке.