Синий тарантул [сборник]

«Надолго засел Витя Бутов, – думал машинист, – а хотел на пару часов». Около полуночи Дьяков встал со скамейки, прошелся перед домом, вытягивая онемевшие от долгого сидения ноги. Радио проиграло гимн, в окнах погасли огни. Стало прохладнее. Но никто не выходил из подъезда.

В три часа ночи Дьяков опять встал со скамьи и, чтобы согреться, сделал несколько резких движений руками. Затем он застегнул пиджак на все пуговицы и прошелся по улице, не теряя из виду освещенный лампою вход. В пятом часу стало светать, померкли звезды. Лампочка из белой и колющей глаза стала тускло-желтой. Бутов все не выходил. В шесть часов показался дворник и, недоверчиво поглядывая на Дьякова, стал мести тротуар. В начале седьмого хозяйки пошли на базар. Но Бутов словно под землю исчез. «Ему к восьми на работу», – недоумевал машинист и, полный новых подозрений, оставил свой пост. Взяв такси, он помчался на Амак, чтобы успеть к утренней смене. На обеденном перерыве лебедчик, вытирая платком красные от бессонницы глаза, подсел к Спасскому, товарищу Бутова по комнате, и будто нечаянно спросил:

– Как Витей, сегодня дома ночевал?

– А где ж ему быть! – удивился Спасский. – До двенадцати резался в карты, а потом на боковую.

За последние дни лебедчик привык к неожиданностям, но сейчас он был потрясен не меньше, чем когда услышал за своей спиной насмешливый голос Лапина. С трудом овладев собой, Дьяков спросил:

– Стало быть, Витей рано вернулся?

– Часов в десять, может, и раньше.

От этих слов машинист окончательно растерялся. Из дому на Березовской был только один выход, который он стерег всю ночь. И никто лучше его не мог знать, что Бутов не выходил из подъезда. И все же горняк в десять был в Амаке! Злость и досада овладели вдруг машинистом: Бутов ловко провел его, отлично выспался, а он остался в дураках, продежурил ночь невесть зачем, и вдобавок в глазах его резь, будто от толченого стекла.

В тот же вечер Дьяков опять отправился в КГБ за советом.

23. Похищение пепла

После работы Нилов сидел в своем кабинете в НИАЛе и учил английский.

– Вил, вил, – повторял он грамматику, – частица желания. – Ай вил гоу, ай вил гоу – я хочу идти…

Легкий стук в дверь прервал его занятия.

– Можно? – послышался знакомый голос, и на лице ученого показалась радостная улыбка.

На пороге стояла Орлова.

– Проходите, Нина Николаевна, – поднялся навстречу ей Нилов.

– Шла домой, – певуче заговорила лаборантка, – зайду, думаю, и посмотрю, что делаете вы по вечерам.

– И очень хорошо поступили, – любуясь женщиной, проговорил алмазовед. – Садитесь, пожалуйста.

На Орловой было легкое безрукавное платье, не шее висел небольшой медальон. Сегодня лаборантка выглядела особенно хорошо.

– Очень рад, очень рад, – повторил ученый, придвигая стул лаборантке.

Орлова села, сложив на коленях крохотные ручки. Сегодня она смотрела на своего руководителя мягче, чем обычно, даже ласково, и Нилов сразу это заметил.

– Вы что-то учите?

– Английский язык.

– А на кандидатский вы что сдавали?

– Немецкий.

– Давно учите, Андрей Павлович?

Впервые за все время Орлова назвала алмазоведа по имени, и он уловил в этом особый смысл. Лаборантка нравилась ему, и каждый знак внимания с ее стороны он воспринимал с повышенной остротой.

– Давно.

Нилов знал, что его гостья занимается на пианино и, чтобы сделать ей приятное, спросил:

– Как ваше пианино, Нина Николаевна?

Орлова сразу оживилась.

– Хорошо, каждый день играю. Иногда – по часу, иногда по два. В воскресенье – все три. Прошла гамму ля бемоль мажор. Однако левая рука все не идет. Стараюсь, стараюсь и зря. Учительница дала мне учить вальс «Доремифа».

Увидев на руке Орловой сумочку, Нилов спросил:

– Вы идете домой?

– Да. Готовила реактив АН-17, завтра с ним первые опыты. Поэтому и задержалась.

– Вы позволите проводить вас?

– Пожалуйста, – охотно согласилась молодая женщина. – Вдвоем веселее идти.

Нилов закрыл учебник, спрятал тетрадь. Заперев ящик стола и положив ключ в карман, он осмотрел кабинет и извинился:

– Простите меня, я на минутку схожу в лабораторию, проверю аппараты.

Орлова ничего не ответила и лишь откинула назад свою красивую голову. Но едва ученый исчез за дверью, Орлова преобразилась, она вскочила на ноги и легким, бесшумным шагом кинулась к дверям. Прислушавшись к звукам и убедившись, что Нилов далеко, лаборантка молниеносным движением раскрыла свою сумку. Достав оттуда черную трубку размером с вечное перо, лаборантка с ее помощью быстро открыла ящик стола. В ту же секунду в ее руках оказался тюбик точно такой, в каких бывает губная помада. Это был фотоаппарат. Лихорадочно листая страницы научных записей, Орлова сфотографировала их при свете электронной вспышки, спрятанной в медальоне. Закончив съемку, женщина с быстротой серны бросилась к металлической урне около стола, где алмазовед сжигал секретные бумаги. Заглянув в нее, она увидела комок сожженной бумаги, черным перекореженным цветком лежавшим на куче золы. И уже в ее руках темнела небольшая коробка-контейнер. Осторожным движением лаборантка концами ногтей обеих рук перенесла пепел в контейнер…