Синий сапфир

– Разве что она сделает какие-нибудь неприличные движения веером. – Танцевальные па постепенно входили в мою плоть и кровь. – Как только я наклоняла веер хоть на сантиметр, у Джордано был нервный приступ, а Шарлотта качала головой как китайский болванчик.

– Она просто хочет тебе помочь, – сказал Гидеон.

– Да, конечно. А Земля плоская, – фыркнула я, хотя во время менуэта это было наверняка запрещено.

– Можно подумать, что вы друг друга недолюбливаете. – Мы повернулись вместе со своими воображаемыми партнёрами.

Ах? Значит, можно подумать?

– Я думаю, что кроме тёти Гленды, леди Аристы и наших учителей нет никого, кому бы она нравилась.

– Я так не думаю, – сказал Гидеон.

– О – конечно, я забыла ещё Джордано и тебя. Упс, сейчас я закатила глаза, это наверняка запрещено в XVIII веке.

– Может быть такое, что ты относишься к Шарлотте с некоторой ревностью?

Я рассмеялась.

– Поверь мне, если бы ты знал её так хорошо, как я, тебе бы и в голову не пришло задавать такой глупый вопрос!

– Я знаю её, собственно говоря, очень хорошо, – тихо ответил Гидеон и снова взял меня за руку.

– «Да, но только с её шоколадной стороны», – хотела возразить я, но тут до меня дошёл смысл его слов, и меня действительно захлестнула ужасная ревность к Шарлотте. – Так насколько хорошо вы знаете друг друга… в деталях? – Я отняла у Гидеона руку и протянула её несуществующему соседу.

– Ну да, я бы сказал, настолько хорошо, насколько люди друг друга знают, проведя много времени вместе. – Проходя мимо меня, он коварно улыбнулся. – И у нас у обоих было не особенно много времени на другие… кхм… дружеские отношения.

– Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что есть. – Я не могла больше выдержать ни секунды. – Ну и как Шарлотта целуется?

Гидеон схватил мою руку, висевшую в воздухе по крайней мере на двадцать сантиметров выше.

– Я нахожу, что в вопросах культурной беседы Вы делаете грандиозные успехи – и тем не менее: о таких вещах джентльмены не говорят.

– Да, эту отговорку я бы приняла, если бы ты был джентльменом.

– Если я Вам когда-нибудь дал повод считать моё поведение неджентльменским…

– Ах, замолчи! Что бы ни было между тобой и Шарлоттой – меня это не интересует. Но я считаю довольно наглым, что ты одновременно… обжимаешься со мной.

– Обжимаюсь? Какое некрасивое слово. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы объяснили мне причину Вашего неудовольствия и одновременно вспомнили бы о Ваших локтях. В этой фигуре они должны быть опущены вниз.

– Это не смешно, – фыркнула я. – Я бы не позволила тебе целовать меня, знай я, что ты и Шарлотта… – Ах, Моцарт закончился, и опять вступил «Линкин парк». Отлично, это лучше подходило к моему настроению.

– Я и Шарлотта – что?

– Больше, чем друзья.

– Кто это сказал?

– Ты сам?

– Нет, ничего подобного.

– Ага. То есть вы – вы никогда – скажем так – не целовались? – Я не стала делать книксен, а вместо этого сверкнула на него глазами.

– Этого я тоже не говорил. – Он поклонился и вытащил iPod из моего кармана. – Давай ещё раз, тебе нужно поупражнять движения рук. В остальном просто отлично.

– Зато твоя культурная беседа оставляет желать много лучшего, – сказала я. – Так у тебя есть что-то с Шарлоттой или нет?

– Я думал, тебя не интересует, что у меня с Шарлоттой.

Я по прежнему сверкала на него глазами.

– Да, верно.

– Тогда хорошо. – Гидеон вернул мне iPod.

Из наушников зазвучала «Аллилуйя» в исполнении Бон Джови.

– Это не то, – сказала я.

– Нет, нет, – ответил Гидеон и улыбнулся. – Я подумал, что тебе надо поставить что-нибудь успокаивающее.

– Ты… ты вообще… ты такой…

– Да?

– Тошнилово?

Он приблизился ещё на шаг, так что расстояние между нами сократилось примерно до одного сантиметра.

– Видишь, в этом и состоит отличие между тобой и Шарлоттой – она бы такого никогда не сказала.

Мне вдруг стало трудно дышать.

– Возможно, потому, что ты не даёшь ей повода.

– Нет, не поэтому. Я думаю, что просто у неё лучше манеры.

– Да, и крепче нервы, – сказала я. По какой-то причине я не могла отвести взгляда от его губ. – На тот случай, если ты опять захочешь попытаться – если мы ещё когда-нибудь зависнем в исповедальне и нам будет нечего делать, то второй раз я уже не дам себя… захватить врасплох!

– Ты имеешь ввиду – второй раз ты мне не позволишь тебя целовать?

– Именно, – прошептала я, будучи не в состоянии пошевелиться.

– Жаль, – сказал Гидеон, причём его рот оказался так близко, что я чувствовала на губах его дыхание. Мне было ясно, что я веду себя не так, как если бы я говорила всерьёз. Всерьёз это и не было. Чудом было уже то, что я не обвила руками его шею. Момент, когда ещё можно было отвернуться или оттолкнуть его от себя, я давно упустила.

Очевидно, Гидеон смотрел на это точно так же. Его рука начала гладить мои волосы, а затем я наконец ощутила мягкое прикосновение его губ.

«There's a blaze of light in every word», пел мне в ухо Бон Джови. Я эту чёртову песню любила всегда, она была одной из тех, которые я могла слушать пятнадцать раз подряд, но теперь она, наверное, навсегда будет связана для меня с Гидеоном.

Аллилуйя.

6