Синий сапфир

– Собственно говоря, Вы умерли на родине, от осложнений после инфлюэнцы, – слышался из кареты голос гостя. – Но поскольку визиты, которые я Вам наносил, привели к тому, что Вы сейчас в Лондоне и пышете здоровьем, то что-то явно пошло не так. Поэтому я, как человек ответственный, чувствую себя обязанным немного помочь смерти.

Пол был занят своими ощущениями и подсчётами, сколько метров осталось до берега, но когда до его сознания дошло значение этих слов, он остановился.

Люси ткнула его в бок.

– Беги! – прошипела она, сама переходя на бег. – У нас всего пара секунд!

Он на ватных ногах ускорил ход, и пока он бежал к берегу, который уже расплывался перед его глазами, из глубины кареты донёсся ужасный, тихий крик, сопровождаемый предсмертным хрипом «Дьявол!» – а потом наступила полная тишина.

Из Анналов Стражей, 18 декабря 1992 года.

Сегодня в 15 часов Люси и Пол отправились на элапсирование в 1948 год. Они вернулись в 19 часов, приземлившись на клумбе с розами под окнами Драконьего зала в совершенно мокрых костюмах XVII века. Они выглядели растерянными и несли какую-то чушь, поэтому я вопреки их желанию известил лорда Монтроза и Фалька де Вильерса. История, однако, объяснилась очень просто. Лорд Монтроз точно вспомнил о костюмированном садовом празднике в 1948 году, в ходе которого некоторые гости, в том числе Люси и Пол, после употребления избыточного количества спиртных напитков оказались в бассейне с золотыми рыбками. Лорд Монтроз взял на себя ответственность за этот случай и пообещал возместить повреждённые экземпляры роз «Фердинанд Рикар» и «Миссис Джон Лэнг».

Люси и Пол были строго предупреждены о необходимости воздерживаться от алкоголя, всё равно в какое время.

Отчёт – Дж. Монтжой, адепт 2 степени.

1

– Господа, это церковь! Здесь не целуются!

От внезапного испуга я широко открыла глаза и непроизвольно отшатнулась, ожидая увидеть устремившегося ко мне старомодного священника в развевающейся сутане, готового обрушить на нас возмущённые речи. Но нашему поцелую помешал не священник. Это был вообще не человек. Это был маленький призрак водосточной фигурки, сидевший на скамье рядом с исповедальней. Он таращился на меня так же ошеломлённо, как и я на него.

Хотя это было довольно затруднительно. Потому что моё теперешнее состояние вряд ли соответствовало слову «ошеломление». У меня, откровенно говоря, наблюдался основательный ментально-технический коллапс мышления.

Всё началось с этого поцелуя.

Гидеон де Вильерс поцеловал меня, Гвендолин Шеферд.

Конечно, я могла бы спросить себя, что это ему вдруг пришло в голову – в исповедальне одной из церквей Белгравии в 1912 году, сразу же после нашего головокружительного бегства, при котором моё длинное, узкое платье со смешным матросским воротником буквально путалось у меня под ногами.

Я могла бы сравнить этот поцелуй с полученными ранее и проанализировать, почему Гидеон умеет целоваться намного лучше других.

Ещё я могла подумать о том, что нас разделяет стенка исповедальни с проделанным в ней окошком, сквозь которое Гидеон просунул руки и голову, и что это вряд ли можно назвать идеальными условиями для поцелуя, тем более что в моей жизни и так накопилось много хаоса – после того как я три дня назад узнала об унаследованном мною гене путешествия во времени.

Но на самом деле я вообще ни о чём не могла думать, кроме «Ох», «Хммм» и «Ещё!».

Поэтому я практически пропустила тот момент, когда у меня в животе закрутилась карусель. И только сейчас, когда водосточный призрак, подбоченившись, таращился на меня со своей скамьи, только сейчас, когда бархатно-зелёный полог исповедальни превратился в грязно-коричневый, я осознала, что мы успели перескочить из прошлого в настоящее.

– Вот дерьмо! – Гидеон откинулся на свою сторону исповедальни и стал растирать затылок.

Дерьмо? Это слово сбросило меня с небес на землю, и я забыла о водосточном призраке.

– Так плохо оно всё же не было, – заметила я, стараясь придать своему голосу как можно больше небрежности. К сожалению, у меня немного сбилось дыхание, и это снизило эффект от моих слов. Я не могла смотреть Гидеону в глаза, поэтому упорно таращилась на коричневый полиэстровый полог исповедальни.