Синий дым

В 1944 году поэт пал смертью храбрых в бою с гитлеровцами за югославским партизанским пулеметом, расстреляв до последнего патрона свои пулеметные ленты.

В Указе Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями СССР группы соотечественников, проживавших во время Великой Отечественной войны за границей и активно боровшихся против гитлеровской Германии, значится и А. Дураков. Он награжден посмертно орденом Отечественной войны 2-й степени (18 ноября 1965 г.).

В том же журнале «Родина» напечатана статья Марии Баратовой «Поэзия света», посвященная творчеству А. Дуракова. Между прочим, автор пишет: «Духовная связь с русской литературой никогда не прерывалась в творчестве Дуракова. Почти всю жизнь прожив в чужой культурной среде, поэт не растворился в ней. Тщетно искали бы мы в стихах Дуракова западные влияния. Его поэзия — ясной простотой языка, образным строем, певучестью — всеми своими корнями уходит в русскую почву. Это неизменно чувствуется как в ранних, так и в поздних стихах Дуракова. Сердце поэта никогда не покидало отчего дома».

Со скорбью и горечью склоняю я голову перед памятью друга моего, посвятившего свою жизнь русскому слову и отдавшего ее за свободу далекой своей Родины.

До войны во французском издательстве вышла книга русских сказок «Сказки избы» с прекрасными цветными иллюстрациями И.Я. Билибина. Вот этому замечательному русскому сказочнику действительно было трудно, очень трудно работать вне родины. Как-то, в тридцатых годах, возвращались мы втроем — мой университетский учитель, профессор Е.А. Аничков, Билибин и я — с какого-то русского сборища. Шли пешком по ночному Парижу. Говорили о красоте этого замечательного города, а потом Иван Яковлевич сказал:

— А вот не могу я работать здесь, в Европе всюду коммерция, ее требования предъявляются и художнику, требования, никакого отношения к искусству не имеющие. А я всю жизнь был «попиком», бескорыстным «священнослужителем искусства».

В 1938 году ему удалось вместе с женой, тоже художницей, Виноградовой, возвратиться на Родину. Он умер в Ленинграде во время блокады.

Таким же русским и так же тосковавшим по России был и художник Коровин. Однако ему удалось создать замечательную серию картин «Ночной Париж». Несомненным талантом были отмечены и его литературные опыты. Он печатал в эмигрантской прессе милые, живые рассказы — воспоминания о русской жизни, о России, о своих соратниках по искусству, о творческих верхах русской интеллигенции.

Трудно жилось и Куприну. Совсем измученный нуждой и болезнями, в конце тридцатых годов он вернулся на Родину. Что, несомненно — все большие творческие люди русского зарубежья глубоко тосковали по своей стране.

Теперь о Бунине. Слишком часто Ивана Бунина, в угоду преходящей «злобе дня», шельмовали безнадежным «мертвецом хороня вместе с ним его могучий, прекрасный талант. Думается, спокойная, трезвая объективность требует признать, что ни «Жизнь Арсеньева», ни «Темные аллеи», ни другие произведения, написанные в эмиграции, полные зрелого таланта, по своей художественной ценности и высоте совершенного мастерства нисколько не уступают ни «Деревне», ни другим произведениям, созданным писателем еще до революции в России.

Революция развела прежних друзей по противоположным, враждебным лагерям: Горький — Леонид Андреев, Горький — Бунин. Однако недаром Горький советовал молодым советским писателям учиться высокому художественному мастерству и великолепному русскому языку у Бунина. Теперь время утвердило за Иваном Буниным прочное место в рядах классиков русской литературы.

Во время великих революций, в особенности при смене одного класса другим, неизбежно рвется национальная культурная традиция. Обычно в эти эпохи появляются люди, чувствующие себя «людьми первого дня творения», начисто отрицающие все, что было до них. И тогда часто отметаются, с действительным шлаком истории, и неизбывные культурные ценности, созданные гением народа на различных этапах его исторического пути. Но проходит время, и во имя единства и целостности национальной культуры выросшее культурное самосознание народа начисто вычеркивает из народной памяти рьяных отрицателей Пушкина, Достоевского, Толстого, Бунина и других, а Пушкин по-прежнему, как ни в чем не бывало, стоит себе со склоненной головой на московском бульваре…