Синий дым

Камень многовековый и серый.
В барельефах стынут святые.
В вышине изнывают химеры,
Разрывая немые рты.

Отражается в тёмной витрине
Обличающий Мирабо.
В историческом магазине
Деревянный нищий с горбом.

Он споит у стены, у входа,
Перетянутый ремешком.
Должно быть, урод Квазимодо
С закушенным языком.

Вот собор. По истёртым плитам
Осторожно стучит каблук.
В полумраке, в сводах разлитый,
Замирает беспомощно звук.

Вот полотна картин поблёкли.
И всегда зарождает страх
На цветных нарисованных стёклах
Вот этот чёрный монах.

Этот камень дикий и голый
Сторож древних и тёмных былей.
Может быть, и шаги Лойолы
Эти своды и стены укрывали.

Парижанка

«Черты француженки прелестной…»

А. Блок

Тогда ещё война не отшумела.
Молчал Париж
В обманном забытье.
Был спущен флаг,
Что ввысь взвивался смело
Веками на его стремительной ладье.
И, вероятно, как в средневековье,
В Париж спускались звёзды в темноте.
Форт Валерьян уже дымился кровью
Тех, кто навстречу шёл своей мечте.

Над Сеной облетели тополя.
Над Сеной молчаливая земля
И под мостами чёрная вода
Не уносила горькие года.

Ты в эти дни пришла ко мне в больницу
С нежнейшими мимозами из Ниццы.
И маленькая тёплая рука
В блестящей чёрной лайковой перчатке
С тишайшей нежностью
Притронулась слегка,
Чтоб навсегда оставить отпечаток!

В большом окне,
Приплыв издалека,
В тяжёлой битве бились облака,
В большом окне
Вдали Медонский лес
Был красной полосой заката скошен.
В большом окне,
В нагроможденье тесном,
На облака, на трубы крыш отброшен
Твой силуэт,
Кристьян,
Легчайший силуэт француженки прекрасной.

1940.

«Вот так обрушивается скала…»

Вот так обрушивается скала,
И путник погребён обвалом грозным.
Мы без ветрил плывём и без руля.
Кто ж чертит путь по неподвижным звёздам?

Испуганные ширятся глаза,
Летят недоумённые вопросы,
Когда внезапная жестокая гроза
Швыряет нас на острые утёсы.

Священник речь гнусаво говорил:
«Не думал ты, но вот Господня воля…»
У смертного одна собачья доля —
Плыть без руля и без ветрил.

«Вспыхнет спичка и мрак озарится…»

Вспыхнет спичка и мрак озарится,
И дымок папиросы летит.
Серым слоем на сердце ложится
Тонкий пепел глубоких обид.

Ночью мысли угрюмы и вздорны,
На губах горький вкус папирос.
Я ведь мальчиком непокорным
У весёлого леса рос.

Это всё городские раны,
Это чёрная полоса.
Одинокой тропою Глана
Мы уйдём в голубые леса.

Вот по-прежнему солнце играет
В чаще зелени молодой.
Только глупое сердце не знает,
Как нам справиться с болью такой.

1948, Париж, «Русские новости».

«О том, что прожито и пережито…»