У меня ничего не осталось – кроме избитой шконки изолятора, мокрых от слёз скул и попыток отыскать смысл в происходящем.
Но иногда смысла нет нигде.
– Нет, нет! – картавила я в стиснутые кулаки, размазывая влагу по лицу и беспощадно скобля плечом холодную стену. – Так не должно было быть. Не должно.
Золотая карта Боуна стала для меня лезвием гильотины. А опустил её отряд оперативников КреаКортекса.
– Папа… папа! – Я повысила голос, взывая к самой себе. – Кто-нибудь…
Отец не услышит. Он из кресла-то встать не сможет.
Он и в лучшие годы не встал бы.
Дядя Шон. Он должен прийти. Он всегда помогал мне.
Я принялась сосать коросту на запястье – следователи выкорчевали оттуда мой чип. Все мои данные.
Пустая злоба свела мышцы в тугие тросы. Если во Вселенной и существует какая-то карма – то она только что уничтожила меня, отомстив за то, что Тай Пейшенс решила вновь начать мечтать.
Денис. Так я хотела назвать сына.
Сын всегда представлялся мне, как наяву – здоровый, радостный. Я часто думала о том, чему бы мне хотелось научить его, моего мальчика.
Праздные размышления, не более – он ведь, скорее всего, никогда не увидит меня.
Он даже не узнает, кто его мать. На ночь ему будет читать та, кому я продам свой генокод. Та, чьи гены давно уже сделали бессмысленной всякую попытку предсказать, какое онкологическое безумство они выкинут в ближайшее время.
Я жила мечтой все эти годы, проведённые в своей грязной каморке. Мечтой, которая родилась, когда я получила отчёт: мой геном стабилен. Онкосингулярность ещё не превратила его в безумный принтер, печатающий смертные приговоры.
Я могла бы стать матерью.
Уже на первом курсе я досконально знала механизм рождения нового человека. На втором я знала, как заставить человека родиться таким, как надо.
А на третьем случилась онкосингулярность, и никто во всём мире больше этого не знал.
Природа ни за что не уступит последнего слова. Как бы мы её не теснили, она лишь выжидает случай для ответного удара.
Ведь бороться с раком, понижая иммунитет, казалось такой отличной идеей. И на время мы одержали вверх. На радостях мы даже понастроили новых загрязняющих производств. Кто ж знал, что эта мерзость умеет адаптироваться не хуже вирусов. Что мы
Прошло десять лет, и богатые пары готовы были платить миллионы за образец стабильного генокода, за возможность продолжить род.
Я думала, оставлю после себя хоть что-то. Не исчезну бесследно. Дам ему жизнь, пусть и не напрямую – но честно, без подвоха. Без сломанного детства, без возни в мусоре, без вязких пробуждений в каком-то притоне.
Приобретённая онкология не влияет на стабильность генокода. Меня легко вылечат – главное, чтобы в медкарте не записали.
Всё, что оставалось, – достать эту гадость из моего желудка.
Дядя Шон присел рядом – шконка из дешёвого пластика прогнулась под его солидной фигурой.
– Сильно они тебя?
– До смерти, – сдавленно отозвалась я, – умерла просто не сразу.
– Тай, – я почувствовала, как он качает головой, – позволь мне помочь.
– Ты не сможешь.
– Тай…
– Мне конец. Если тебе что-то нужно – так и скажи, мне уже нечего терять. – Беспричинная злоба собралась у меня в губах, в пальцах, в отяжелевших мокрых веках. – У меня нет страховки. А те, кто оперируют без неё, и на милю ко мне не подойдут – потому что меня, мать твою, посадят!
– Тай, тебе ещё может повезти…
– Как, на хрен, повезти?! – прыснула я. – Я умру ещё до того, как запрут камеру. Умру, понимаешь?! Всё стояло на кону, всё, и я всё профукала одним движением!
– Тай, тебе…
– Не получится! Никогда! – Я ударила кулаком по стене – и тут же пожалела, потому что стене явно досталось меньше. – Хватит. Уходи.
Не знаю, зачем гоню его. Весь мир, что я так долго выстраивала из наивных грёз, всё рухнуло.
– Послушай меня, Тай. У тебя
Что-то в его голосе заставило меня тихо всхлипнуть – и прислушаться. Дядя Шон легонько коснулся моего плеча:
– Ты слышала о проекте «Титан» Хэрэди-Корп?
– Это ведь наживка для смертников.
– Ты сама сказала, что умираешь. А они предоставляют кредит на лечение добровольцам. Не всем, конечно… Но у тебя отличное образование. Отец с мировым именем. И мои рекомендации.