Синева небес

Однако Ханако восприняла слова Фудзио всерьез, и по ее лицу скользнула улыбка, скорее напоминающая холодную усмешку.

— Чиновник он, может быть, и высокопоставленный, но у него неприятная работа. Когда из-за рубежа приезжают важные персоны и с ними ничего не случается, — это нормально, а вот если что-то происходит, он должен взять на себя ответственность и принять меры.

— Японская полиция очень квалифицированная, поэтому не допускает оплошностей. Она не позволит чему-то такому случиться.

— Судя по результатам, это действительно так. Он считает, что усиленная охрана — первое условие безопасности. Говорил, что люди, которые любят выпить, в этот период все двадцать четыре часа в сутки должны быть трезвыми.

— Где же находится ваш дом? В Иокогаме? — спросил Фудзио по возможности непринужденно.

— Нет, я сейчас живу в маленькой квартире на Роппонги, но сегодня в этом универмаге мой знакомый проводит персональную выставку гончарных изделий, вот я и пришла ознакомиться с ней.

— Потрясающе! На Роппонги квартиры, должно быть, дорогие…

— Конечно. Одно время мне это очень действовало на нервы. Но сейчас я немного успокоилась и рада, что живу в таком удобном месте. Там хорошие магазины, шикарные кафе; даже поздней ночью на улицах людно и оживленно. В городах, где рано запирают двери, свободных нравов не существует.

— Золотые слова. Даже очень. В провинциальном городе, едва пробьет девять часов вечера, все уже заперто, а улицы… они вроде бы аккуратные, но им не хватает «изюминки». Так мой двоюродный брат часто говаривал.

На самом деле, Фудзио и не задумывался над такими проблемами. Рано запираться по ночам — это признак высокой морали? Однако сейчас он решил подлаживаться под эту женщину. Потом, если следовать тем же курсом, останется заключительная часть игры — показать ей свое истинное лицо.

— Я всегда восхищался людьми, что живут в центре Токио. Может быть, вы позволите мне зайти к вам в гости? Если у вас нет для этого времени, то такого шанса увидеть квартиру богатого человеку меня больше не будет.

— Извините, но я не показываю свое жилище посторонним.

— Во-от ведь, какая досада! — с деланным добродушием расстроился Фудзио.

В душе он ругался последними словами: что это еще за «посторонние»? Она устанавливает дистанцию! Однако он понимал, что если истинные эмоции отразятся на его лице, то игре придет конец.

— Ну да ладно, проехали. А ваш отец? Он позволил вам жить самостоятельно?

— Я не люблю жить с родителями. Когда жила у отца, все было хорошо, но когда несли подарки (летом — на праздник поминовения усопших, а зимой — на Новый год), целыми днями, не умолкая, звенел входной звонок, и порой целый день приходилось только и делать, что выходить в прихожую. Получим в подарок какую-нибудь ветчину, а в доме уже ее никто и не ест. Даже собака, и та носом не поведет. Отдаем ветчину в дом сестры нашей домработницы — опять несут!

— Поразительно! В мой дом мало кто приносит ветчину, но консервированная ветчина, действительно, отвратительна. Ее просто есть невозможно.

На самом деле Фудзио ел консервированную ветчину только однажды. Когда Фудзио сказал, что она отвратительная, Сабуро возмутился: «В Африке дети голодают, а ты требуешь роскоши!» и в одиночестве съел тушеную капусту с ветчиной.

Однако до чего же неприятная штучка эта Ханако Госима! Фудзио почувствовал, что от фальшивой улыбки у него затекло лицо. Ее достоинства — это эрудиция, выдающиеся таланты ее семьи и еще материальное положение. Если поразмыслить над этим, то даже шурин, который из-за голода в Африке готовил и ел тушеную капусту с ветчиной, выглядит куда привлекательней.

Чтобы поставить на место эту надменную дрянь, нужно действовать проще — плел интригу Фудзио.

— Ну что, пойдем, — самоуверенно сказал он. — Прошвырнемся куда-нибудь. Представим, что мы в Венеции.

Фудзио говорил с чрезмерной самоуверенностью, но, когда у кассы взглянул на чек, цена угощения вызвала у него прилив раздражения.

— Ну, если по правде сказать… — произнес Фудзио испуганным тоном, — я думал, что если такую интеллигентку, как ты, пригласит недотепа вроде меня, то ты едва ли согласишься.

— Я ведь свободно мыслю.

— Действительно, — Фудзио подумал, что она уже набила ему оскомину. — Поедем на станцию экспрессов линии Кэйхин, туда, где я оставил свою машину.

— Хорошо.

— Вот и познакомились. Такая приятная атмосфера…

На улице Фудзио легонько приобнял ее за плечи. Ее худые, жесткие лопатки были напряжены.

— Меня часто приглашают куда-нибудь. Но сегодня у меня такое настроение, что я абсолютно не знаю, стоит ли нам развивать знакомство…

— Что же определяет твое настроение?

— Некоторые экзистенциальные моменты…

— Что за «экзистенциальные»? Никак не пойму.

— Вам приходилось слышать о Кьеркегоре?

— Не знаю такого. Он политик?

— Нет, он философ, — Ханако вновь слабо улыбнулась. — Кьеркегор говорит: «Что такое свобода? Свободен ты или нет — об этом можешь знать только ты сам».

— Я совсем ничего в этом не понимаю. Но ты-то освободилась от родителей, а это, думаю, было не просто.