Синева небес

Щадя репутацию знакомой Томоко, Юкико решила не только не называть имени пострадавшей, но и не стала конкретизировать место.

— Разве изнасилование серьезное несчастье? Да тот мужчина, видно, влюблен в эту женщину. Наверняка, — Фудзио вздохнул с облегчением, хотя и допускал мысль о том, что Юкико могла задаться глупым вопросом: а способен ли он на «такое грязное дело»?

— Так поступают дураки.

— Почему?

Говоря о насильнике как о постороннем человеке, Фудзио ощущал дикое раздражение, поскольку разговор задел его за живое.

— Ведь потом невозможно будет встречаться. Я бы сделала иначе на месте этого человека, постаралась бы понравиться любимой женщине.

— И я бы так сделал, — сказал Фудзио, принимая чашку с рисом из рук Юкико; при этом лицо его выражало спокойствие.

— Пожалуйста, угощайся.

— Спасибо. С удовольствием отведаю.

Фудзио чувствовал себя сейчас словно другим человеком. Дома за столом он не говорил таких вежливых слов.

— До вчерашнего дня она жила спокойно, а теперь все рухнуло. Иначе говоря, она словно столкнулась с грабителем, который вырвал у нее сумочку. К сожалению, ее муж — человек, который совершенно не способен абстрагироваться от действительности.

— Тогда, может, это и к лучшему? По крайней мере, стало ясно, что муж — не опора в жизни.

— Трудно сказать. Мы все глупы. В самом деле, это жестоко — загнать человека в угол, чтобы он осознал собственную глупость. Это так же жестоко, как и то, что жизнь заставляет человека страдать до смерти от старых шрамов…

— Поразительно, — сказал Фудзио, ставя чашку. — Когда мы беседуем с тобой, я иногда порой говорю какие-то странные вещи. Совсем запутался…

— Я сегодня все утро думала о той женщине, которую изнасиловали. — Юкико, похоже, была рада собеседнику за столом. — Думала: а если она забеременела, что же тогда делать? Ты-то как считаешь?

Такого потрясения, как в этот момент, Фудзио переживать еще не приходилось. Чтобы та женщина зачала от него ребенка… да подобного у него и в мыслях не было!

Фудзио неловко положил перед собой палочки.

— Признаться, даже и не представляю. Благоразумно будет, наверное, сделать аборт.

— Ну, это взгляд с позиции взрослого человека. Так почти каждый решит. Но дело в том, что ребенок-то будет убит…

— Эта женщина ведь не может оставить его в живых.

— Ты тоже так думаешь? — слегка вздохнула Юкико. — Конечно, это не мое дело, и я не должна вмешиваться, но я, несмотря на свои годы, всегда живу в каких-то сладких грезах, поэтому сестра часто надо мной посмеивается. Ведь даже если в результате такого кошмара получился ребенок, то пусть он живет. Жизнь есть жизнь. Тогда и ее муж будет бороться со своим горем, делать все, чтобы ребенок, на котором нет никакой вины, рос счастливым. Ну, разве не может так выйти? Если я говорю такое, сестра всегда надо мной смеется. «Ты что, дурочка?» — спрашивает она. Однако я верю, что где-то на земном шаре живет человек, который не держит зла на этого несчастного ребенка, а, напротив, старается его полюбить, и только это составляет смысл всей его жизни; думаю, что где-то непременно существует такой человек!

— Но, вероятно, та женщина решила бы избавиться от ребенка. И это естественно.

— Да, конечно.

— Однако выходит, что она убила бы человека. Если спросить, какое из двух совершенных преступлений более тяжкое, то я все-таки думаю, что это убийство ребенка, а не изнасилование, — сказал Фудзио, тяжело задышав. — Что такое убить человека — каждый знает. Преступника судят в суде. А кто будет судить тех, кто делает аборты, бросает престарелых родителей? Где же эти безмозглые судьи?

— Ты ненавидишь подобных людей? Ты их так хорошо знаешь, чтобы ненавидеть?

— Пожалуй… прежде, когда работал в отеле, наслушался. О людской изнанке…

— Но ведь у каждого человека есть изнанка, которую ему хочется скрыть.

— Вот у тебя нет, наверное?

— Ну, разве что уклоняюсь от уплаты налогов… — честно призналась Юкико.

— Ты не платишь налогов? Это уже интересно!

— В результате — да. Ведь я же не веду никакого бухгалтерского учета. Мой доход зависит от выполненной работы, и порой я начисто забываю, сколько получила. Не могу вспомнить. Думаю, это от того, что я считаю: помнить о подобных вещах совершенно неинтересно.

— Знаю, что меня тут не жалуют… — Фудзио мог говорить в таком Духе и с Юкико. И не только: даже с ней он немного кокетничал.

— Ну что ты! Ты — один из немногих, кто приходит меня просто навестить.

— Да нет, ошибаешься. Вот когда я ждал тебя в машине, приходила какая-то женщина, звонила в дверь, но так и ушла ни с чем.

— Кто же это мог быть?… Да все равно. Если у человека действительно ко мне дело, то позвонит по телефону. Наверное, это коммивояжер…

— Понимаю, что своим приходом доставил тебе неудобства, но, поговорив с тобой, успокоился душой: все улеглось. У меня с головой дела плохи. Часто я сам себя не понимаю, а уж тем более, других людей. Однако, приезжая в твой дом, я обретаю покой.

— Так со всеми бывает. Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу.