Синее море

Г р и б о е д о в. Нет… По крайней мере сегодня я был по-прежнему весел, как давно не был… Но мне сразу стало грустно, лишь только вы ушли.

Н и н а. Не надо говорить так.

Г р и б о е д о в (улыбнувшись). Извольте, перейдемте к поучительным разговорам о дожде и снеге.

Н и н а. Вот вы и рассердились. Опять надели свою маску. Разве я потеряла искренность вашу? Почему?

Г р и б о е д о в. Другие были времена! Вы были девочка, подружка моя маленькая…

Н и н а. А теперь?

Г р и б о е д о в. Теперь?.. Давеча я сказал вам: свершилось чудо…

Н и н а (очень тихо). Что?..

Г р и б о е д о в. В душе моей оно произошло раньше… Северное солнце Петербурга. Мертвые взгляды… Сонные лица… Ни молодости, ни друзей — как будто все угасло… И вот тогда-то возник ваш дом.

Н и н а. Боже мой, боже мой. (Взяла его руку, как будто защищаясь ею от его же слов.)

Г р и б о е д о в. Тревога росла в сердце!.. И не спалось!.. Под однообразный звон дорожных бубенцов, проезжая через Россию, через всю мою Россию, я уже не мог не думать о вас, и мне приснилось…

Н и н а. Я тоже… видела… сон.

Г р и б о е д о в. Что дано во сне, пусть исполнится наяву. (Обнимает ее и целует.) Трусишка моя!

Н и н а. Я не трусишка!.. Нет! Я не трусишка больше.

Г р и б о е д о в. Не трусишка?.. Тогда не значит ли это, что моя?

Н и н а. Ах, Грибоедов! Сердце мое разорвется! Пустите меня! (Убегает.)

Окно открыто, ночная тьма, два-три огонька в листве. Грибоедов смотрит в сад. Доносятся звуки зурны, далекое грузинское пение.

Г р и б о е д о в. Тифлис… Тифлис…

З а н а в е с

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Золотая тифлисская осень в разгаре. Дом Чавчавадзе, в котором проживают молодые Грибоедовы. В широком полуовале окна, почти во всю стену, как в арке, — Давидова гора и пониже — цветные балкончики, черепичные крыши, утопающие в огненно-красной листве садов.

Н и н а  и  А л е к с а ш а. Алексаша вешает в шкаф грибоедовский вицмундир, украшенный звездой.

А л е к с а ш а (поет).

У церкви кареты стояли,
Там пышная свадьба была…

Н и н а. Перестань петь.

А л е к с а ш а (не обращая внимания).

Невеста была в белом платье,
А жених был приколот к груди…

Н и н а. Ты хоть бы соображал, что поешь…

А л е к с а ш а. Что надо, то и пою. (Поет.)

А жених был приколот к груди…

Н и н а (заткнув уши). Глупо… Боже мой, как глупо…

А л е к с а ш а. Не изволите знать русских песен, а говорите разные слова.

Н и н а. Уходи.

А л е к с а ш а. Изволите так говорить, а не понимаете… я делом занят.

Н и н а. Целый день тем и занят, чтобы изводить меня. Я не выдержу и скажу Александру Сергеевичу…

А л е к с а ш а. Изволите угрожать, а я с Александром Сергеевичем с детства…

Н и н а. А я его жена! И ты не смеешь так со мной разговаривать!

А л е к с а ш а. Изволите ли знать, у нас разные барыньки были, и ничего, почитали меня.

Н и н а (в слезах). Пошел вон! Пошел вон!

А л е к с а ш а (уходя).

Невеста была в белом платье,
А жених был приколот к груди…

Смерив его взглядом сверху вниз, входит  М а л ь ц е в.

Нина сидит, отвернувшись. Алексаша ушел.

М а л ь ц е в. Удивляюсь Александру Сергеевичу. Этого негодяя надобно выпороть как следует и услать в деревню.

Нина молчит.

Хотя, должно быть, Александр Сергеевич не осведомлен. Вы разрешите, Нина Александровна, я доложу?

Н и н а (поспешно). Нет, нет, не надо.

М а л ь ц е в. Не следует поощрять.

Н и н а (повышая голос). Я прошу вас — не надо.

М а л ь ц е в. Как угодно. (Кладет пакеты на стол.) Вот почта на имя Александра Сергеевича. Пакет от его высокопревосходительства Родофиникина, письма…

Н и н а. Александру Сергеевичу вы не скажете ни одного слова.

М а л ь ц е в. Слушаюсь.

Н и н а. И кроме того, я прошу вас, раз и навсегда: не вмешивайтесь в жизнь моего дома.

М а л ь ц е в. Виноват.

Н и н а. А что касается Алексашки, то он — наш самый лучший и преданный слуга. Прошу запомнить.

М а л ь ц е в. Виноват. Я действовал исключительно по расположению сердца и велению совести.

Н и н а. Благодарю вас. Почту передам.