Синдром удава

Да, по-видимому, в моем положении не всегда достаточно было проявлять осмотрительность и осторожность. Надо, чтобы еще очень везло. Правда, если везет чрезмерно, — это тоже плохо. Но эта опасность уже совсем иного рода... Не будь этого неразумного и неосмотрительного поступка, вряд ли бы я попал в дом Элизабет фон Кеслер.

Мои приятельские отношения с Элизабет безусловно давали возможность получить ответ на интересующие нас вопросы. Но тут я столкнулся с новыми проблемами. Необходимо было войти в доверие к ее мужу. А для этого требовалось прежде всего как-то повысить мой сословный ранг (фон Кеслер происходил из старинного дворянского рода). Эту проблему мы обсудили вместе с Вилли, и в моей зачетной студенческой книжке перед фамилией появилась впечатляющая приставка «фон». В дальнейшем эта приставка появилась и в других моих документах уже в целях сохранения конспирации. Осуществить это удалось благодаря влиятельным связям Вилли. Я был представлен фон Кеслеру как студент, земляк его супруги, и, видимо, произвел неплохое впечатление. Человек любознательный, он интересовался всем, что связано с Советским Союзом и странами Восточной Европы, любил поспорить о свойствах характера их народов, об искусстве и культуре. По-видимому, он нашел во мне полезного собеседника. Часто он уводил меня в свой кабинет и там, дымя сигарой, делился планами расширения концессий на захваченных землях. Я сделался в их доме своим человеком. Он стал подключать меня к своей работе. Это было большой удачей. Теперь я имел доступ к производственным делам и мог в какой-то степени даже оказывать влияние на характер решений. Иногда вместе с Кеслером, иногда один я выезжал по делам производства. Побывал в Праге, Каменец-Подольске, Львове, Теплиц-Шенау и других городах. Почти каждая поездка давала возможность раздобыть нужные сведения, имеющие отношение к военному производству. И хотя это были отрывочные, разрозненные сведения, я понимал, что где-то они сходятся в узел и в конечном счете способствуют скорейшему окончанию войны и победе над фашизмом.

Мои контакты с семьей Кеслер не остались без внимания семьи Колесовых. Лиля устроила мне что-то вроде сцены ревности. Наши отношения дали трещину. Как бы тяжело это ни было, пришлось постепенно расстаться с хорошими и даже близкими мне людьми.

18. Венские встречи

Как-то я оказался в компании трех офицеров технической службы. Один из них только что побывал на Восточном фронте и делился впечатлениями об увиденном. Говорили о тяжелом положении и о том, что война может быть выиграна Германией только с помощью разрабатываемого сейчас совершенно нового оружия огромной разрушительной силы и что для этого нужно еще немного продержаться. Такое я услышал впервые и понял всю значимость этой информации сразу. Но, как ни старался, ничего более конкретного узнать так и не смог. Однако, кажется, перестарался...

Тогда еще мало кому было известно, что Германия близка к созданию атомной бомбы. После очередного моего вопроса один из собеседников сказал:

— Никак не пойму, откуда вы родом. То, что вы не австриец, эго ясно. У вас какой-то необычный акцент...

Это уж было вовсе некстати, надо было что-то придумать. Но я полез на рожон и спросил:

— Кто же я, по-вашему?

— Похоже, вы родом из Дании или Нидерландов.

С этим можно было бы согласиться. А вдруг он сам оттуда?

— Нет, вы немного ошиблись. Я русский, из Москвы.

Все трое дружно рассмеялись, настолько неправдоподобными показались им мои слова. Вопрос о моем происхождении больше не возникал.

Когда двое ушли, третий сказал:

— Я понимаю, что вы пошутили. Но скажу откровенно, нисколько не удивился бы, встретив вас в форме английского или советского офицера...

Это было серьезное предупреждение, и мне стоило призадуматься.

Среди довольно обширного круга знакомых Элизабет фон Кеслер были разные люди. Меня в первую очередь, естественно, интересовали те, кто мог быть источником секретной информации. Но были и просто интересные личности. Как-то меня познакомили с профессором Л., доктором теологии. Он слыл человеком высокой морали, больших познаний и ума. Узнав о религиозном предмете его исследований, я едва не рассмеялся. В мое упрощенное миропонимание не укладывалось, как может умный, образованный человек верить в какую-то чепуху, когда все уже давно известно и доказано, что Бога нет и быть не может. При первом же удобном повороте беседы я ринулся в дискуссию, полагая, что легко смогу доказать профессору несостоятельность его религиозных взглядов. Я не подумал о том, что мои аргументы, позаимствованные из массовой атеистической пропаганды, пригодны лишь для «внутреннего пользования». Но, куда там! Я пошел на профессора, как бык на мулету, но все мои выпады тут же легко парировались им. Он был мудр, великодушен и снисходителен.