– На месте Паши я бы обвязался камерами и прочими средствами фиксации, спал бы под одним одеялом со всеми членами экипажа и вел бы бесконечный прямой эфир, – сказал я. – Но это очень быстро надоест.
– Можно повесить фитнес-трекер на руку, – предложила Соня, – и записывать на карту свое местоположение круглосуточно.
– Тоже неплохо.
– Или завести ассистента, у пилотов неплохая зарплата, может себе позволить нанять человека-свидетеля на круглосуточной основе, – предложил Андрей.
– Вариант.
Дискуссия полилась в сторону защиты Павла от новой подставы, а у меня на самом деле был один-единственный вопрос, который я еще хотел обсудить. Судя по всему, результат моей работы как профайлера Соню не впечатлил и не особо был ей нужен, потому что поставленную задачу с моей помощью решить удалось и так. Не думаю, что у Сони возникнут ко мне какие-то претензии. Однако одну вещь я должен сделать прежде, чем закрою для себя дверь в эту авиационную страну.
– Коллеги, – прервал я их бурный разговор, – я вам кое-что нарисую, чтобы было нагляднее. И это последнее, что я хочу сказать. После я вас оставлю, и вы сможете говорить хоть до полуночи.
Я нарисовал маркером на флипчарте треугольник, отсек линией вершину.
– Это – айсберг, – сказал я. – Все, что над этой линией, то есть верхушка, – это три совершенных преступления. То, как мы их видим. Весь, так сказать, анамнез, внешнее проявление преступлений. То, что под линией, – это истинные мотивы нашего преступника. Мы не видели их раньше, не видим их и сейчас. Но они все еще там. Эти преступления не раскрыты, не расследованы. И верхушка будет нарастать, потому что фундамент очень богатый, и он никуда и никогда не денется, пока жив преступник и пока у него есть возможность творить свое темное дело. Павел был этой линией, он обозначил границу, куда посторонним вход воспрещен. И пока Павел был вовлечен в это преступление, никто не смог бы проникнуть глубже и изучить преступника. Сейчас это возможно, потому что Павел больше никого не покрывает. Сейчас есть возможность поймать убийцу, он буквально обнажен и стоит перед нами, злой и неприкрытый. Время пошло для него и для нас. Не упустите шанс, вычислите его. Найдите, что на самом деле связывает этих девушек, отбросьте в сторону авиацию, не зацикливайтесь на ней. Дело совсем в другом. Я не знаю в чем, но в другом. Если вы этого не сделаете, то убийства начнутся вновь. И раскрыть их будет почти невозможно, ведь убийце однажды уже удалось надежно спрятаться, значит, он способен повторить этот трюк.
Я нарисовал еще одну линию, чуть ниже. Первую линию я подписал как «Павел», а вторую – «Новый Павел».
– Настоящий преступник – вот тут, в самом основании. Вам еще не показали «Нового Павла», но я уверен, что очень скоро покажут. Этот промежуток времени – своего рода солнечное затмение. Время, когда вы можете без лишней огласки найти того, кто все это затеял. Если он развяжет второй раунд, вы проиграете.
– Ты продолжаешь исходить из того, что хитрый план злоумышленника охватывает не только принуждение Павла к самооговору, – подытожила Диана. – Ты считаешь, что план простирается дальше?
– Да, – сказал я. – Я так считаю. Но даже если я ошибаюсь и у убийцы нет плана на случай, что делать, если Павла освободят, он его придумает. И быстро.
– Как ты считаешь, когда может произойти новое убийство? – спросила Соня.
Я уже и сам прикидывал. Если все же взять оптимистичный вариант: у убийцы нет плана и он будет ждать фактического освобождения Отлучного, чтобы им первое время прикрываться и готовиться к новому этапу своих свершений, – то минимум недели четыре в запасе есть. Теоретически все можно подготовить уже к выходу Павла, тогда времени гораздо меньше, да еще и с поправкой на чувство голода у злоумышленника, потому что нельзя исключать, что он уже с трудом справляется с тягой.
А еще нужно оценивать текущую ситуацию в стране. Убийца – мужчина, и если наши с Дианой подозрения верны и это доктор Кончиков, то до его возвращения может пройти минимум месяц.
– От одного месяца до трех. Вряд ли больше – таков мой прогноз.
– И ты уверен, что новое убийство произойдет? – спросила Диана.
– Да, – ответил я.
Полины дома не было.
На столе лежала записка: «
«