Синдром Л

«Академик Царев». Кличка «Цезарь». Он же – «Шурин». Второпях я его зашифровал как «Шурочку Ц.». Не слишком удачно. Торопился тогда. И с похмелья был сурового. Но теперь я все вспомнил! И задание, данное мне Михалычем, и все обстоятельства. Боже, как я мог забыть? Как я мог забыть…

Звуки вернулись. Я прервал Фазера. Довольно грубо. Сказал:

– Я Александр Ганкин. Капитан госбезопасности.

Фазер остановился на полуслове и теперь смотрел на меня так, будто увидел – нет, не привидение даже, а что-то куда более страшное.

А я сказал:

– Я цитирую: « Не только неприязнь к ближнему своему была приравнена там к чувству солидарности, но и недоверие к собственной личности и ее судьбе приняло характер глубокой самоуверенности ». У вас есть ответная цитата, Константин Сергеевич?

Старик сидел потрясенный. Смотрел очень странно. Куда-то в сторону. Молчание затягивалось. И он не двигался совершенно. Не шевелился. Потом открыл рот. Но произнести ничего у него с первого раза не получилось.

«Уж не удар ли его хватил?» – в ужасе подумал я. Но нет, уста разомкнулись наконец. И он с видимым трудом заговорил снова. Закрыв глаза, процитировал:

–  «В этой стране поступали – доходя порой до высших степеней страсти и ее последствий – всегда иначе, чем думали, или думали иначе, чем поступали ».

– Правильный ответ, Константин Сергеевич! – сказал я. «Дер Манн оне Айгеншафтен». Человек без свойств. Это я.

Но не было радости в моем голосе. И быть не могло.

Глава 13

Ш.

Вдруг там наступила тишина. Тяжелая, тягучая. Я прислушивалась: что-то там не то происходило. Только что ровно бубнил голос Фазера и синкопами вставлял свои реплики Саша. И вдруг – вот эта давящая тишина. Неужели разругались? И потом вдруг – стаккато – голос Фазера. Та-та-та-та-та! Сердито, обвиняюще. И голос Саши, пытающегося что-то объяснить, урезонить. Бу-бу-бу!.. Но-о… Бу-бу-бу!.. но-о… Или это так мне только показалось? Боже мой, что же там такое могло случиться?

Постучаться, войти? Нет, пока не стоит. Решила подождать еще. Опять тишина, и опять Фазерово «та-та-та». А теперь и Саша тоже возражает, чуть более уверенно. Но нет и намека на перемирие. Это перегруппировка сил для новых атак. Ой, как нехорошо! А ведь только что все было замечательно. Что же могло произойти? А ведь было у меня какое-то предчувствие. Не надо было позволять им удаляться для сепаратных переговоров. Наверно, догадалась я, Фазер дожал Сашу – насчет даты нашего формального знакомства. И вот впал в ярость. А Саша оправдывается. Объяснить пытается. Но разве такое объяснишь?

И вдруг дверь резко распахнулась, Саша выскочил из кабинета как ошпаренный. Взгляд полубезумный. Скользнул по комнате, по мне. Страшно на секунду стало – он меня не узнает, что ли? Но вот он снова смотрит на меня, пытается сфокусироваться.

– Саша, проблема… проблема! – только и смог сказать он.

А тут как раз Фазер вышел следом. Весь красный. Волосы в разные стороны торчат. Очки в руке, и он ими размахивает, как холодным оружием каким-то.

– Вон, вон из моего дома, негодяй! – кричал он. – Сию же минуту… Саша, он… совсем не то, что ты думаешь… он…

Это он уже ко мне обращался.

«Боже, его же сейчас удар хватит!» – в ужасе подумала я.

Саша схватил пальто, шапку, шепнул мне: «Позвони, когда сможешь», попытался открыть дверь, она почему-то не открывалась, Саша нервничал, злился, теребил замок, оглядываясь на Фазера, который стоял за его спиной и изрыгал проклятия. Но в основном повторялся: «Негодяй, мерзавец, подлец!» И угрожающе взмахивал своими очками.

– Что случилось? Объясните! Отец! Саша! Ну что же это такое, в конце концов! – добивалась я.

Но на меня никто не обращал внимания.

Наконец Саше удалось отпереть дверь. Он повернулся ко мне на прощание, на секунду прикрыл глаза. Я поняла этот сигнал так: что-нибудь придумаем. Решим проблему. Но пока надо разбежаться. Ненадолго. И все будет в порядке. Потом пальцем сделал характерное круговое движение: позвони! И кубарем полетел вниз по лестнице.

Я повернулась к Фазеру:

– Объясни немедленно, что случилось. Все же было так хорошо. И ты обещал!

Я тоже объяснялась не совсем ясно, так была ошарашена. Но Фазер пребывал в куда худшем состоянии и совершенно не способен был ничего объяснять.

– Это Ганкин! Понимаешь? Ганкин это! – кричал он, в промежутках между вскриками глотая судорожно воздух.

– И что? – пыталась я разобраться. – Он – Ганкин, я – Верницкая, ты – Царев. И дальше что?

– А то! А то! Ты не понимаешь!

– Нет, отец, пожалуйста, успокойся! И объясни толком, в чем дело.

– Он много горя принес нашей семье!