Симптом страха

— Образование человека всегда намекает на неполноту его возможностей, — проговорил он, закуривая за последний час третью сигарету («Никогда не курил так много!»), — а ты слишком образована, чтобы устоять соблазну фильтровать своё бесстрашие. Ты видишь опасность не во мне, а в моём посягательстве на свои избыточные степени свободы. Но это не так. Твоё образование мешает тебе же определить эту степень и её переизбыточность, потому что мы поколение эпохи переизбытка всего — свободы, товаров, информации… информации — особенно! Ещё немного и мы окажемся в другом мире, где вовсе исчезнет монополия на знание.

Глеб пожевал фильтр, размышляя, добавить что-то к сказанному. Решил: добавить.

— Наступает невиданная степень свободы, но вместе с тем и страх, что как раньше не будет. — Он подтянул ноги и нахохлился, выпуская в небо упругие струи табачного дыма. — Старая проверенная формула «кто обладает информацией, тот правит миром» перестаёт работать. Теперь править миром будет тот, кто эту информацию сможет контролировать.

— И какова же роль образованного человека в подконтрольном социуме? — спросила Нэнси.

Глеб обрадовался, будто ждал этого вопроса.

— Образованный человек — это человек, порождающий смыслы, преодолевающий избыточные степени свободы. Он должен будет уяснить, что сыграть в оркестре без дирижёра нельзя. Если каждый начнёт играть свою партию, не придерживаясь заданной линии, настроения и громкости, то это будет просто информационный шум.

— Дирижёр, желающий рулить умами масс, может не учёл, что образованный человек априори не может быть пассивным. Необразованный — да, образованный — нет, никогда.

— Крепче спит тот, кто мало знает, — изрёк избитую истину Глеб и на прощание добавил: — Постарайся дистанцироваться от своих фобий и просто сделай так, как тебе велят. Для тебя я безвредный и даже где-то полезный… но это пока, до поры до времени, и как скоро эта пора закончится не от меня зависит.

«Марк» зыкнул на прощание тепловозной трелью, спугнувшую чайку на заборе, и растворился в клубах придорожной пыли.

Глава 11. ДРУЗЬЯ И КНИГИ КАПИТАНА ШПИГЕЛЯ

Место, которое Сава обозначил по телефону, как салон, находилось в одном из помещений на территории судоремонтного завода, невольно ставшего вместилищем отживших свой век кораблей. Их заржавелые, в катышах оранжевой окалины останки коптились на солнце в километровой очереди на демонтаж на дальних корпусах — склепах-судоверфях. Ближние, сохранив некое подобие человеческой обжитости, волей арендосъёмщиков и нанимателей, превратились в мелкотравчатые сервисы по тюнингу плавсредств — катеров и гидроциклов, в модульные павильоны комиссионок по скупке и продаже лодочных моторов, в мастерские, такие обширные, будто ожидали со дня на день на ремонт прогулочный лайнер или линейный корабль с орудийной башней. То и дело сновали деловито японские грузовички, устало тараща друг в друга по-восточному раскосыми глазами-фарами. В сторожке у шлагбаума плешивый человек в расстёгнутой рубахе со сметанно-белым пузом неаккуратно резал ножницами отпечатанные на бумаге купюры разрешений на въезд и выезд, и каждую — непременно с громким прихлопом — гасил казённым штемпелем. Проверить вместительную сумку незнакомки он не удосужился, а на её вопрос, где найти Савелия Витольдовича, указал на ближайшее двухэтажное здание, к которому подкатывал очередной нагруженный трудяга с разбитым габаритным огнём.

Из-за стеклянной надстройки, похожей на капитанскую рубку, со съехавшими трапециевидными углами и оголённым обрезом водопроводной трубы, здание напоминало двухпалубный теплоход, что роднило его с пелагическими, давно уж умерщвлёнными механизмами на дальнем плане. Скруглённые оконные проёмы, располовиненные фрамугами, напоминали задраенные иллюминаторы. Дом был кирпичным, с кладкой на ребро для экономии, когда-то выкрашенный краской в самый морской цвет ультрамарин. Со временем «самый морской» поблек, превратившись в мертвенно-бледную бездну неба с лущёными, повисшими лохмотьями тонких облаков. Состояние дома-парохода было таково, что оставалось лишь надеяться: чугунный шар-баба сравняет его с землёй раньше, чем чей-то неосторожный чих или стук дверью.