Симптом страха

Он привычным жестом поправил зеркало, мазнул взглядом по своей физиономии.

— Гром-баба, — согласились на том конце телефона. — Персона-танк! О её презрении к мужскому полу слагаются легенды. Вернее… слагались.

— Да, ушла легенда российского сексизма. Ушёл кумир, закончилась эпоха.

— Гарибальди нужен новый танк! — отчеканил собеседник Глеба, деля слова едва уловимыми паузами, что придавало фразе, при всей её курьёзности, оттенок значительности.

Гарибацхелию в управлении все именовали просто: Гарибальди. Он не обижался, иногда сам себя так называл, как в этот раз — в шутку, конечно. Тамаз Георгиевич имел много общего с известным полководцем. До федералов был начальником, руководящим на пограничных рубежах Кавказа штабом батальона, так что позволял подобное обращение любому, кто здоровался с ним за руку и знал не только как дикого горца, потомка древних хазар, особиста и куратора службы адаптивного сопровождения, но и как мягкого, терпимого, сдержанного человека, отличного рассказчика и либерального коллегу.

— И та, кхм, окольцевалась. Да, убеждения — дело ненадёжное. — Глеб закашлялся жидким смешком и завёл двигатель. — Вот и Ася была убеждена, что мужик, это как индеец: либо хороший, но мёртвый, либо пьяный, но плохой. Вот видно доигралась со второю категорией: изменила убеждениям.

— Возможно, она не изменяла убеждениям. Рожать и воспитывать детей можно даже с таких глубоко сексистских позиций. Это просто вопрос намерения и мотивации: мотив или стимул должен быть достаточно сильным, чтобы не сойти с рельсов целеполагания. — На секунду в телефонном эфире повисла пауза, нарушаемая только слабым треском атмосферных помех. — Мне один твой коллега — имён называть, конечно, не будем — сказал, что женятся и детей заводят только ради одного: ради мотивации продолжать жизнь дальше.

— Продолжать жизнь дальше? В смысле?

— В смысле: ради любимых детей и супругов человек землю будет грызть зубами, ногтями до крови её грести, но ради собственного выживания… вопрос.

— Есть люди, которые за себя до последнего дерутся, — не согласился Глеб. — Вы же всё правильно про цели говорите.

— И какую цель перед собой ставишь ты?

— Тамаз Георгиевич, — вяло протянул Глеб, — это какой-то телефон доверия у нас с вами выходит…

— Издержки профессии — бывает, — покровительственно проговорил Гарибальди и с ленцой в голосе добавил: — Вот ты отшучиваешься, генацвале, а я серьёзно. Не за каждого хлопочу тёплое местечко. Ты же знаешь, как я отношусь к своим протеже. И я думаю, хватит тебе уже ходить в наймитах. Надо в академию идти, получать погоны.

— А мне, Тамаз Георгиевич, быть внештатным работником спокойнее.

— Это твоё спокойствие, Глеб, оно иллюзорное. В нашей стране без погон, удостоверения и связей никак. Схарчит тебя система, только похрумкает костями.

— Но невозможно постоянно жить в чужой шкуре, выдавая себя за другого человека, — возразил Глеб. — Плюс эта непробиваемая канцелярщина, будь он трижды проклята!

— Уже почувствовал? — захохотал Гарибацхелия. — У меня самого волосы дыбом, но ничего не поделаешь. Мы же бюджетники — винтики системы. Здесь всё делается не правильно, а по правилам, то есть по букве закона, а у закона, брат, много букв, и все их надо прописать. Так что без бюрократии не туды и не суды. Ты молодой, тебе карьеру делать надо, а наёмником карьеры не сделать. Академия, контракт, звёзды на погонах — чтобы как у всех. Я бы давно замолвил за тебя словечко перед вышестоящим, но здесь всё надо по уму: если на ковёр к начальству, то только с аргументами идти. Это ты тоже понимаешь.

Глеб покривился.

— Я понимаю. В таких случаях обычно говорят, поначалу надо сковороду умаслить, а уж после печь блины. Но из текущих мне порадовать начальство нечем. Да вы же сами знаете, не густо у меня пока с Ю-9.

— Пятый месяц топчешься на месте, — на том конце телефона недовольно поцокали языком.

— Вовсе нет, — упрямо возразил Глеб. — Но вы же сами говорили: здесь нахрапом не взять, нужна тактика.

— Твои тактические действия подзатянулись, не находишь? Скажи честно: у тебя трудности? Может сложность прямого контакта?

— Вот ещё!

— Петя по итогам твоего июльского отчёта будет принимать решение. Он уже высказывал вслух мысль раскассировать твоё внедрение. Если это случится, Глеб, то для тебя наступит виток очень неинтересного времени, а бы даже сказал, печального, дурного времени. И про академию придётся забыть.

— Результат будет, — твёрдо пообещал Глеб, раздражаясь, что Гарибальди попенял ему таким хитровывернутым способом — через истеблишмент конторы. Упомянул самого Петра Алексеевича, будто тому есть дело до внештатников: ага, как же!

— Надеюсь, — ласково проговорил Гарибальди и вдруг, словно опомнился, переменился в голосе. — Я, собственно, чего звонил: встретил в коридоре Печейкина, ну, с дорожно-постовой, он спрашивал, как тебя оперативно разыскать.