Симптом страха

— Это ваши легаши стукнули меня.

— Значит, — подытожил Глеб, слегка удивившись, — ты видел нападавших?

— Нет. У меня случилось сотрясение и обморок.

— Тогда почему ты думаешь, что это были сотрудники милиции?

— Не милиции. Говорю, это были ваши люди. Они мне угрожали… высшей мерой. — Санчо оборвал себя на полуслове. — Ваш отец мне угрожал. Называл пособником террористов и требовал письменных признаний.

— Высшая мера? Ну, а как ты хотел, Александр Ильич? — зашипел Глеб в весёлом оскале. — Единственная терапия для таких: вышибать клин клином. Если убиваешь ты, то рано или поздно убивают тебя. Только бьют пулей, а не камнем. Так надёжней.

— Вы считаете, камнем по темечку — не ваш метод?

— Не важно, что считаю я. Я склоняюсь только к фактам. А факты говорят против тебя: о контакте с латышами ты не сообщил Проскурову. Почему умолчал о факте вербовки?

— Какой контакт? Какие латыши? Какая, вообще, вербовка? Был один-единственный разговор в трапезной с человеком славянской внешности, с безупречным русским языком без малейшего намёка на акцент. Он трудничал при монастыре три летних месяца с июня по август. Я даже имени его не знал, и не мог воспринимать всерьёз. Отказался от всего, что предлагал, и после он пропал. Как пришёл, так и ушёл. Таких много было в девяностых. Без документов, без имени, без прошлого.

— Подробнее! — Глеб лихорадочно искал возможность разрядить диалог до откровения. — Что именно он предлагал?

Он закурил вторую сигарету, хотя от сигаретного дыма его уже мутило. Манипуляции с зажигалкой Глеб проводил нарочито долго, превращая обычную процедуру едва ли не в обряд.

— Этот человек предложил печатать и брошюровать его литературу и доставлять один раз в месяц в Чухново.

— Деревня Чухново. Но ведь она заброшена. Зато, — за между прочим заметил Глеб, — до границы с Латвией всего ничего.

Глеб запрокинул голову и безразлично оглядел потолок. На сером от пыли потолке серый паук плёл невидимую паутину. Казалось насекомое вытанцовывало в воздухе, проворно перебирая лапами.

— Как ты отреагировал на предложение вербовщика?

— Сперва подумал, это розыгрыш, он шутит. Он был серьёзен, и я ответил отказом. Даже не стал расспрашивать, что за литература такая, о чём. В тот же вечер он ушёл из монастыря и больше его никто не видел…

— Хорошо, допустим. Допустим, — повторил он, прислушиваясь к звучанию слова, — так всё и было. В монастырь ты прибыл обучаться иконописи. Почему этот человек решил, что ты сможешь помочь ему?

— Я был трудником. Помимо иконописания, отец Лаврентий ходатайствовал о работах в монастырской типографии.

— Что входило в твои обязанности?

— Помогать с печатью приходских памяток.

Глеб закашлялся. Было невыносимо докуривать вторую сигарету, и он поступил с ней также, как и с первой: затушил о пяточную набивку кеды.

— Что за памятки?

— Это были буклеты в помощь православным христианам при подготовке к церковным таинствам. Епархия их заказала много: десять тысяч, если мне не изменяет память. Работы для отца Лаврентия на лето, а сроку было — месяц. Вдвоём оказалось и проворней, и сподручней. Я брошюровал буклеты.

Глеб подвинул пачку Санчо, молчаливо позволяя закурить. Подошёл к окну и приоткрыл окно, разряжая марь из-под свода низкой комнаты. Полная табачного дыма, опалубка перекрытий мгновенно просветлела, фильтруясь на свежих сквозняках.

— Хорошо, давай немножко поворошим факты, — благосклонно сказал он и задёрнул штору, заставив драпировку парусить на сифонящих потоках воздуха. — Одиннадцатого апреля того же года силовиками в районе станции Печор был обнаружен опломбированный контейнер, при вскрытии которого внутри обнаружились нацистская символика, флаги, стикеры и другие агитматериалы на латышском и русском языках — общим весом около двенадцати тонн. Контейнер ждал переброски в Койдулу, в Эстонию, а оттуда, надо думать, он бы поехал прибалтийскими путями всё в ту же Латвию. Отправитель — подставная фирма-«однодневка», прекратившая своё существование ещё до отправления контейнера в Эстонию.

— Я ничего об этом не знаю. После нападения, я пролежал без сознания несколько суток. У меня диагностировали открытую черепно-мозговую травму. После выписки провёл в монастыре неделю, затем меня упаковали и перевезли сюда.

— В деле сказано, что ты стал агрессивен к окружающим. В показаниях келарь и плотник утверждали, что были свидетелями твоих кратковременных неконтролируемых приступов.

— Это враньё.

— Но была медэкспертиза, которая обнаружила у тебя симптомы полиморфного психического расстройства с суицидальными наклонностями.

— И это враньё.

— Тебя послушать, так прямо дворцовый заговор.

— Экспертиза сфабрикована.

— Но ты предпринимал попытку суицида?

— Гораздо позже, уже здесь в клинике. Пытался вскрыть вены саморезом. Ничего не получилось, заработал гематому и десять кубиков аминазиновой диеты.

— На колокольне лавры ты кричал, что очернишь святую землю и наложишь на себя руки.