Simple Storys

– Он не любил Берлин. Мы туда никогда не ездили, даже в Сан-Суси. Дрезден нравился ему больше, там много итальянского барокко. И еще он обожал горы, Эльбские песчаниковые горы. Он ведь вам наверняка рассказывал, что увлекается альпинизмом. – Она пододвинула к себе стакан и, достав упаковку аспирина, бросила одну таблетку в воду.

– Впрочем, я не считала, что это так уж важно, – сказала Женни. И почесала себе одновременно обе руки. – Мы слегка выпили, и тут внезапно он предложил мне три сотни. Ему ничего другого не надо, сказал он, как только полежать рядом со мной и так же – рядом – проснуться.

Обе женщины наблюдали за аспириновой таблеткой, которая перемещалась по дну стакана, как камбала.

– Он знал, что я скоро буду медицинской сестрой.

– Мы раньше называли таких «карболовыми мышками». В больницах все девушки пахнут карболкой.

– Я сказала ему, что учусь на медсестру, но он только улыбнулся, как будто не поверил.

– Очевидно, так оно и было. Но вы разве не почувствовали себя оскорбленной? Как получилось, что вы ему не отказали?

– Да, – признала Женни – так следовало бы сделать. – Она посмотрела на занавеску, перевела взгляд на полку с бутылками граппы и на зеркальную стенку за ней, потом – на стакан, в котором, качаясь, двигалась по кругу таблетка, на ходу вставшая на ребро, почти вертикально.

– Он вам понравился?

– Когда он заметил, что я мысленно взвешиваю все за и против, то предложил пятьсот. Страха я не испытывала.

– Но в последний раз…

– Это не имеет ничего общего со страхом. – Женнина рука потянулась за джин-тоником.

– Об этом вы не хотите говорить?

– Я уже говорила. Но вы мне не верите.

– Вы только сказали, что он повел себя как садист. Женни отхлебнула глоток из своего стакана.

– Как извращенец, а не как садист.

– Простите?

– Ну – как извращенец.

– Что же он… Что между вами произошло?

– Как брикет содовой шипучки, – Женни кивнула в сторону таблетки. – Единственное, чего я хотела, когда все закончилось, так это заглянуть ему в лицо в тот момент, когда он придет вас навестить, или когда мы с ним случайно встретимся в отделении, или когда я открою дверь вашей палаты, а он будет сидеть у вас на кровати, и я спрошу, принести ли вам на ужин колбасу или сыр. Я хотела увидеть его лицо.

– Вы хотели его шантажировать?

– Я заранее представляла себе, что тогда будет твориться в его голове.

– И что же?

– Паника.

– Вы хотели…

– Чтоб он ударился в панику, да.

Женщина понимающе кивнула, потом качнула головой:

– Карболовая мышка как… нуда.

– Я не такая. И вы это прекрасно знаете.

– Вы берете деньги…

– Так получилось случайно. Так хотел он. Почему вы мне не верите?

– Вы пять раз были вместе, по вашим же словам. Следовательно, вы брали у него деньги пять раз.

– Нет, – сказала Женни. – В последний раз – нет.

– Но, так или иначе, вы брали деньги.

– Это еще ничего не доказывает. Вы не в праве меня оскорблять.

Таблетка теперь плавала на поверхности. Отдельные крупинки откалывались от нее, и их прибивало к стенкам стакана. Брызги воды, разлетаясь, попадали на конверт.

– Что ж, теперь он освободился от вас. Он умер на рыбалке. Когда его нашли, было слишком поздно.

– Я знаю, – сказала Женни. – Наше отделение проинформировали. Он мне много всего рассказывал, и о рыбалке тоже. Он ведь постоянно что-нибудь рассказывал. Рассказывать он умел.

– Он был школьным учителем.

– Он хотел объяснить мне все про Восточную Германию.

– Потому что ожесточился против нее.

– Я знаю, из-за глаза, из-за того, что ему так и не смогли как следует вставить стеклянный глаз.

– Чтоо?

– Ну конечно. Он ненавидел ГДР, потому что там так и не сумели сделать приличный глаз, по крайней мере – для него.

– Вы говорите, из-за глаза?

– И еще из-за своего прозвища.

– Это случилось вскоре после войны. Они нашли боеприпасы… Но из-за этого он не…

– Я знаю его истории, все, и о вечерней школе, и о кружке рисования, и о его учебе, и о том, как его вышвырнули…

– Без причины, без всякой причины!

– Ну да, и как ему пришлось работать на добыче бурого угля, под надзором полиции, и почему теперь его не захотели взять в качестве учителя, по крайней мере в ближайшее время, и как обидели вашу дочь, и как Конни тем не менее первой поняла, к чему здесь все идет, и эти истории про жестянки, и весь прочий вздор.

– Что еще за жестянки? – Женщина подняла стакан с уже растворившейся таблеткой.

– Он их так называл, когда рассказывал о жестяночном алтаре… Когда Дитер здесь ночевал, в квартире вашего племянника, на Лизелотте-Херман-штрассе, где в гостиной есть жестяночный алтарь… Мой брат был точно таким. Каждую такую жестянку считал величайшей ценностью. И отдал бы за нее что угодно, даже деньги.

– Вы имеете в виду пустые банки из-под пива?

– Ну да, а что же еще. Разве вы с ним никогда об этом не говорили? Ради них он перерывал мусорные баки в Михендорфе. Потому он и не может с ними расстаться. Каждая такая жестянка имела свою историю. Теперь, конечно, они стали обычным металлоломом. Теперь их можно запросто достать в любом киоске. Он это сам признал. Но по-настоящему эта перемена, видимо, еще не просочилось в его мозги.