Симон

Когда влюбленный в Сусанну одноклассник, тот самый кривозубый ушастый мальчик Каро, выросший в выдающегося лоботряса, принялся изводить ее неуклюжими ухаживаниями, Меланья объявила ему настоящую войну. Пока растерянная Сусанна отбивалась от ухажера, подруга, сжав крохотные кулачки, налетала на него рассвирепевшим воробушком. «Да уйди ты с дороги!» – мычал контуженный ее криком и мельтешением влюбленный остолоп, стараясь отодвинуть ее в сторону. Меланья обычно просто наскакивала на него, но однажды, когда Каро, не вытерпев, отвесил ей подзатыльник, она, оскорбившись, недолго думая, подпрыгнула и вцепилась зубами ему в предплечье. Пока тот выл и пытался схватить Меланью за косу, Сусанна подбежала сбоку и треснула его по голове тяжелым портфелем подруги. Каро клацнул зубами, совсем по-детски всхлипнул и сполз по стенке.

– В следующий раз мы тебя убьем, понял? – тяжело дыша, нависла над ним Меланья. Тот скосил на нее потемневший глаз, пощупал шишку на голове, скривился от боли.

– Дуры!

– Ослина! – не осталась в долгу Меланья и, пнув обидчика носком туфли, направилась к подруге, отряхивая подол школьного фартука.

Возвращались девочки после школы всегда одной и той же дорогой: сначала к строящемуся кинотеатру, потом, по кривой и вверх – к небольшой, с пятачок, центральной городской площади. Мимо, нахваливая свой товар, катили тележки мясник и зеленщик. Бегали мальчики, продающие газеты. Стучал в своем закуте молотком сапожник. «Ножницы-ножи, пилы-косы, бритвы-спицы наточу!» – делая многозначительные паузы, протяжно звал точильщик старый Аво, лениво подгоняя ослика. Тот покорно тащил тележку, на которой, закрепленный кожными ремнями, высился точильный станок с ножным приводом. Если какая-нибудь хозяйка нуждалась в услуге старого Аво, она подзывала его к своему дому. И, пока тот резво работал, не забывая поливать водой точильный камень, она подкармливала ослика морковкой или же каким другим лакомством. «Ешь, горемыка, надорвался небось тяжести таскать!» – приговаривала она, преисполненная сочувствия к бессловесной животинке. «А я, можно подумать, не надорвался!» – сварливился старый Аво. «Ничего, ты себе за деньги еды купишь», – отрезала хозяйка, расплачиваясь за работу мелочью.

«Ве-е-тошь и ста-а-рье, ста-а-рье и ве-е-тошь куплю!» – с проникновенностью муэдзина, призывающего правоверных к молитве, звал старьевщик. «Мацун-масло-сыр!» – пыталась перекричать его молочница, но быстро сдавалась и стучала половником по бидону, в котором развозила головки брынзы в крутом рассоле.

Сусанна любила разноголосье родного городка и не уставала любоваться каждой его деталью. Она могла подолгу разглядывать не замеченную ранее искусную резьбу на бортике балкона или же разлапистый фикус в глиняном горшке, который вынесли во двор – подышать. Меланья ждала минуту-другую, потом принималась поторапливать подругу – снова застыла, пошли уже! Застыла, ага, со смешком соглашалась Сусанна, прибавляя шагу.

Добравшись до скособоченной городской площади, девушки прощались и расходились по сторонам: Меланья, свернув налево и пройдя за здание суда, направлялась к себе на Мирную улицу, а Сусанна, миновав низкорослый забор дома быта, шла вверх по Садовой улице.

Именно там, в самом начале Садовой улицы, в один из ясных апрельских дней Симон и увидел ее. Она, скользнув по нему безразличным взглядом, прошла мимо, растирая пальцем засохшее чернильное пятнышко на ладони. Он, ошеломленный ее совершенно взрослой, нездешней красотой, стоял какое-то время, глупо вытаращившись, а потом, резко развернувшись, заторопился за ней.

Он недавно вернулся в Берд, бросив на втором курсе учебу на архитектурном факультете. Устроился на стройку помощником мастера. Как раз сейчас вышел из управления, куда явился с поручением от прораба – «Сынок, ты в городе учился, вежливые слова знаешь, сходи, передай этим идиотам, что камня, обещанного на начало месяца, до сих пор не дождались!»

В строительное управление Симон явился в пыльной робе, грязных башмаках и с твердым намерением вернуться на стройку с победой. Однако, оказавшись в приемной начальника, один на один с грымзоподобной монументальной секретаршей, клацающей сосисочными пальцами по клавишам печатной машинки, стушевался. В кабинет начальника, выразительно смерив уничижающим взглядом, она посетителя не пустила. Воинственно выпрямив спину – блузка на ее непомерной груди натянулась до упора и грозилась выстрелить пуговицами, через губу осведомилась, с каким делом он явился. Симон, не смея поднять на нее глаза, доложился армейской скороговоркой.

– Ты чей будешь? – пожевав губами, наконец спросила она.

– Авоянц Гургена.

– Старший?

– Старший.

Секретарша пошевелила густыми бровями. По дряблому ее лицу скользнула тень участия, но, затерявшись в жирных складках, мгновенно угасла.

– Свободен, – скомандовала она и сделала круговой жест рукой, показывая, что можно идти.

Симон робко поинтересовался:

– Вы передадите мою просьбу?

Она выразительно лязгнула рычажком печатной машинки.

– Посмотрим!