Сильвия и Бруно

— Мы… познакомились… с ним… — неуверенно произнесла она. — Похоже, я совсем не могу вспомнить, где! И откуда он сам — ни малейшего понятия! И его настоящего имени я тоже никогда не слышала! Очень странно. Мне и в голову не приходило, какой он всё-таки загадочный человек!

— Надеюсь, мы ещё его увидим, — сказал я. — Он очень меня заинтересовал.

— Он будет на нашем прощальном вечере — в этот же день через две недели, — сказал граф. — Вы, разумеется, тоже придёте? Мюриел очень хочется ещё раз собрать вместе всех наших друзей, перед тем как мы уедем.

Тут он объяснил мне — как только леди Мюриел оставила нас одних, — что он так страстно желает отправить дочь подальше от этих мест, которые полны для неё болезненных воспоминаний, связанных с расторгнутой ныне помолвкой с майором Линдоном, что они положили быть свадьбе в месячный срок, после чего Артур с женой отправятся в заграничное путешествие.

— Итак, не забудьте: во вторник через две недели! — сказал он, пожимая мне руку на прощанье. — Мне бы только хотелось, чтобы вы привели с собой этих очаровательных детишек, с которыми познакомили нас летом. А мы ещё рассуждаем о загадочном мистере Майн Герр! Это пустое по сравнению с теми тайнами, которые, как мне кажется, связаны с ними! Мне никогда не забыть тех изумительных цветов!

— Приведу, если будет в моих силах, — пообещал я. Только как выполнить это обещание? Всю дорогу домой я ломал голову. Задачка была выше моего разумения!

ГЛАВА VII Чистый чек

Время пробежало быстро, и накануне того дня, на который был назначен большой приём, Артур предложил мне наведаться в Усадьбу — прямо к вечернему чаепитию.

— Может быть, тебе лучше сходить туда одному? — высказал я своё сомнение. — Мне кажется, я буду там лишним.

— Твоё присутствие послужит мне своего рода проверкой, — ответил он. — Fiat experimentum in corpore vili![78] — добавил он, сделав грациозный поклон дурашливой вежливости в направлении несчастной жертвы. — Видишь ли, завтра вечером мне предстоит сносить вид моей возлюбленной, вынужденной любезничать со всеми, кроме того, с кем одним только и следовало бы, и мне легче будет терпеть эту муку, если мы загодя проведём генеральную репетицию.

— Ага! Кажется, начинаю понимать свою роль в этой пьесе: гость не ко времени!

— Ну что ты! — укоризненно ответил Артур. — В дружной компании таковых не бывает. Так кто же ты? «Благородный отец»? Его место уже занято. «Поющая камеристка»? Пускай «Главная героиня» продублирует эту партию. «Комичный старикашка»? Но ты вовсе не комичный. Короче говоря, для тебя, боюсь, нет другой роли, кроме «Празднично наряженного крестьянина». Вот только, — он критически окинул меня взглядом, — я не совсем уверен насчёт наряда!

Мы застали леди Мюриел в одиночестве — граф отправился нанести визит; и мы тот час же восстановили прежнюю обстановку интимности в тенистой беседке, где нас, казалось, вечно будут поджидать чайник и чашки. Единственным новшеством в привычной обстановке (и леди Мюриел, судя по всему, считала это само собой разумеющимся) было то, что два кресла стояли рядышком, подлокотниками впритык. Странно сказать, ни одно из них не предложили занять мне!

— По дороге сюда, — обратился к ней Артур, — мы договаривались насчёт переписки. Ему ведь будет интересно знать, как мы наслаждаемся нашим путешествием по Швейцарии, а ведь мы же сделаем вид, будто и впрямь наслаждаемся Швейцарией?

— Конечно, — кротко согласилась она.

— А как насчёт скелета в шкафу?[79] — поддержал я.

— Ах да! — подхватила она. — Но скелет в шкафу всегда причиняет хлопоты, если вы путешествуете по заграницам, а в гостиницах нет шкафов. Впрочем, наш скелетик переносной, его можно чудесно уложить в небольшой кожаный чемоданчик…

— Умоляю вас, не думайте о переписке, — сказал я, — если в тот момент вам подвернётся более интересное занятие. Я сам, разумеется, охотно читаю письма, но мне отлично известно, как утомительно бывает их писать.

— Да, иногда, — согласился Артур. — Например, когда ты стесняешься человека, которому должен писать.

— Всё равно из письма этого не видно, — сказала леди Мюриел и с изрядной долей иронии продолжала, не сводя глаз с Артура: — Конечно, когда я вижу, как кто-то (вроде тебя) силится мне что-то сказать, я, разумеется, сразу чувствую, какой он отчаянно стеснительный! Из письма я бы этого ни за что не увидела.

— Ну конечно, когда мы слышим, как кто-то (вроде тебя) изъясняется бегло, то мы отлично чувствуем, какая она отчаянно нестеснительная, чтобы не сказать дерзкая! Но и самый скромнейший и запинающийся рассказчик в письме будет изъясняться бегло. Он может полчаса потратить на сочинение второго предложения, но в письме-то оно следует за первым как ни в чём не бывало!

— Значит, письма вовсе не выражают того, что они призваны выражать?