Сильвия и Бруно

«Первым чувством, которое охватывало меня в детстве, когда я только-только открывала глазки в воскресенье утром, было чувство досады и неприязни. Оно возникало в душе начиная с пятницы. Я понимала, что во мне помимо моего желания звучат слова: „Господи Боже, скорей бы вечер!“ О, это был вовсе не день отдыха, а день зубрежки, день чтения катехизиса (Уоттсова), день рассуждений об уверовавших клятвопреступниках, благочестивых служанках и мирной кончине раскаявшихся грешников.

Вставали мы чуть свет, пели гимны и читали наизусть выдержки из Священного Писания, и так — до 8 часов, затем вся семья возносила молитвы. Потом был завтрак, который я терпеть не могла — отчасти из-за того, что он всегда был как-то наспех, отчасти из-за страха перед наставшим днем.

В 9 часов утра надо было идти в воскресную школу, и меня просто выводила из себя мысль о том, что мне придется опять сидеть рядом с деревенскими детьми и что меня вполне могут перепутать с ними.

Церковная служба была настоящей Синайской пустыней. Я блуждала по ней, раскидывая шатры своих мыслей над обивкой церковных скамей, возней младших братьев и ужасом пред тем, что уже завтра, в понедельник, мне придется по памяти излагать содержание только что услышанной проповеди, которая могла оказаться набором бессвязных фраз.

Затем в час дня следовал холодный обед (слугам в этот день работать не полагалось), посещение воскресной школы с 2 до 4 пополудни, а в 6 — вечерняя служба. Но настоящей пыткой для меня были паузы между этими занятиями, поскольку в них полагалось для очищения от скверны греха читать поучения и проповеди, сухие, как Мертвое море. Единственным светлым пятном на всем протяжении этого „праздничного“ дня было приказание идти спать, но дождаться его было так трудно!»

— Те, кто устанавливал такие порядки, без сомнения, руководствовались самыми благими намерениями, — заметил Артур, — но им приходится прилагать немало усилий, чтобы собрать свои жертвы в пустыню церковной службы.

— Должна признаться, что я сегодня согрешила, пропустив ее, — проговорила леди. — Мне надо было написать письмо Эрику. — А вы… не могли бы вы вкратце рассказать, что говорил сегодня священник о молитве? Мысль о ней никогда не представала мне в таком свете.

— В каком таком свете? — спросил Артур.

— Видите ли, Природой управляют неизменные, разумные законы: наука давно доказала это. Поэтому просить Бога о чем-нибудь (за исключением молитв о духовных дарах) — все равно что ожидать чуда; мы просто не имеем права этого делать. Я молилась не так, как он, и итог этой молитвы просто смутил меня. Скажите же, что вы думаете об этом.

— Я не хотел бы обсуждать трудности, с которыми столкнулся капитан Линдон, — мрачно отвечал Артур, — тем паче в его отсутствие. Но если это касается лично вас (тут его голос заметно смягчился), я, пожалуй, скажу.

— Разумеется, это касается меня, — отвечала леди.

— Тогда я прежде всего спрошу вас: «А почему вы исключаете молитву о духовных дарах?» Разве ваш разум — не часть Природы?

— Да, конечно, но тут проявляется Свобода Воли: я могу выбрать то или это, и Бог поможет мне совершить правильный выбор.

— Выходит, вы не фаталистка?

— Вовсе нет! — честно призналась она.