Сильные впечатления

Спустя три недели после аккуратных посещений замечательного доктора и усердных занятий на корте Маша сбросила целых пять килограммов, укрепилась духом и добилась того, чтобы ее восстановили на заочном отделении факультета журналистики, который она бросила прошлой осенью при первых же признаках токсикоза от беременности. А главное, она набросала очерк для газеты или журнала. Про себя она решила – как только она снова начнет влезать в свои прежние наряды, то любой ценой устроится хоть штатным, хоть внештатным корреспондентом в какоенибудь приличное издание.

Когда однажды вечером Эдик вернулся домой из офиса, Маша торжественно вручила ему рукопись очерка. Для прочтения. Накрывая на стол, она наблюдала, как, механически встряхнув листками, он уселся на диван и, закинув ногу на ногу, приступил к чтению. Кажется, он еще толком не понимал, что именно она сунула ему в руки. Вдруг он побледнел, как смерть, схватился за сердце и стал ловить ртом воздух.

– Что с тобой? – испугалась она.

– Сам не пойму, – с трудом выдавил Эдик, ослабляя галстук. – Чтото мне нехорошо. Принеси попить…

Она стремглав бросилась за водой и, вернувшись, протянула стакан умирающему супругу. Ее рука дрогнула, и она слегка облила его дорогой английский костюм.

– Идиотка, – закричал он, – посмотри, что ты наделала!

– Господи, ты меня напугал, Эдик. Я подумала, что у тебя схватило сердце.

Маша взяла его за руку и попыталась нащупать пульс.

– Отстань! – снова взвизгнул он, отдергивая руку. – Со мной все в порядке. Это нервное.

Он прошаркал в спальню и уселся на кровать, неподвижно уставившись в окно с видом на золотые купола. Маша молча смотрела на него.

– Зачем тебе эта дурацкая писанина? – вдруг запричитал он. – Чтобы меня расстраивать? Ты же знаешь, я должен быть в форме. Если я выбит из колеи, то не могу работать. Не могу зарабатывать деньги нам на жизнь! Думаешь, мне легко все дается?

– Нет, я так не думаю, Эдик. Но я тоже хочу чемто заниматься, работать. Ты пойми…

– Нет, это ты пойми! Я тебе хочу коечто объяснить! – перебил он. – С самого начала ты ведешь себя совершенно недопустимо… А теперь, посмотри, тебя так отвратительно разнесло, что с тобой даже стыдно появляться на людях. Но дело даже не в этом. Главное, ты убиваешь во мне все желание. Ты как будто добиваешься, чтобы во мне умерло все мужское. Это настоящее неуважение ко мне, как к мужчине!

Раньше Эдик никогда не говорил с ней об этом. По мере сил, она старалась оказывать ему это самое «уважение». Но теперь его словно прорвало.

– С тобой я скоро стану полным импотентом! – зловеще сообщил он.

То есть, «неполным» он был всегда.

– Ты меня перестаешь возбуждать! – добавил он.

А как на счет Маши? Если Эдик и возбуждал в ней чтото, то это было чувство вины. Проклятое и незаслуженное вечное чувство вины.

– Я старалась как могла… – прошептала она.

– Как могла! – саркастически усмехнулся Эдик. – Ты только доказала полную свою несостоятельность в этом смысле. К тому же ты неспособна иметь здоровых детей.

– Но в этомто почему я виновата? – прошептала Маша, и у нее на глаза навернулись слезы.

Но Эдик как будто ничего не замечал.

– После твоего безответственного поведения…

Ужасные роды, мертвой ребенок… и это он называл теперь ее безответственным поведением!

– После всего этого у тебя еще хватает наглости чегото требовать от меня!.. Ты довела меня до того, что я не могу сделать тебя беременной! Мне неприятно на тебя смотреть, не то что…

– Неужели ты думаешь, что мне самой нравится, как я выгляжу? Это все беременность… – заплакала Маша. – Ты думаешь, я не страдаю?

– Молчи и слушай, – оборвал ее Эдик. – Меня абсолютно не интересует твои переживания. Я поступал, как настоящий мужчина. Я хотел создать тебе достойную жизнь. А ведь найдутся сотни девушек, которые готовы ползать за мной на коленях, лишь бы носить мою фамилию!

– Ты хочешь, чтобы я ползала на коленях?

– Не кривляйся! – заорал Эдик. – Я выразился фигурально. Даже в возвышенном смысле!

– Эдик, – вдруг прошептала Маша, – скажи мне пожалуйста, кто у меня тогда родился – мальчик или девочка? Мне очень нужно это знать.

Он взглянул на нее с презрением и злостью.

– Ты снова об этом?

Это была запретная тема. Он наотрез отказывался разговаривать о мертворожденном младенце. Он заручился поддержкой врачей, которые полагали, что если Маше станет известен пол ребенка, то в ее воображении он сделается более реальным, она будет непрестанно думать о нем, а это повредит ее нервной системе… Какая чушь! Наоборот, чтобы примириться с происшедшим Маша должна была знать, кого она носила почти девять месяцев. Только боль могла ее излечить. Она действительно не хотела рождения этого маленького существа, и теперь ей казалось, что именно ее нежелание вызвало какието фатальные изменения в организме.

– Ну пожалуйста, Эдик! – взмолилась она.

– Только в том случае, – процедил он сквозь зубы после многозначительной паузы, – если ты пообещаешь, что больше никогда не будешь приставать ко мне со своей работой и постараешься сделать меня счастливым.