— Белли, дружище, — я подхожу к нему, глажу по курчавой голове, — давай ты сейчас успокоишься. Опусти ствол, приятель, а то ты меня продырявишь. Ну!.. Спокойно.
Знал бы ты, пузан, как я сам боюсь этих незатейливых строений.
А шестерня крутится уже как колесо велосипеда, на котором гонит по треку чемпион олимпийских игр. Треск, гул и скрежет стоят такие, что моего голоса почти не слышно. И прежде чем я успеваю подумать, что весь механизм вот-вот рассыплется к чертям или задымится и вспыхнет, как он останавливается. В одну секунду. Разом. И от шестерни, кажется, правда идёт сизоватый дымок. Наступает такая тишина, что слышно, как скрипят и шуршат на улице снежинки, цепляясь друг за друга в воздухе.
— Вот, — произношу я одними губами.
И, прокашлявшись, говорю:
— Всё, Белли, всё. Ветер кончился.
— Не надо туда ходить! — шепчет Понч. — Не ходите туда, сэр Алонсо! Ничего хорошего там нет, говорю вам. Давайте пересидим здесь.
На всякий случай я толкаю дверь за его спиной. С таким же успехом я мог толкнуть и каменную стену. Она даже не дрогнула.
Кажется, мне тоже всё это не нравится. Но я уверяю себя, что не боюсь. Я не привык бояться того, чего быть не может, — говорю я себе.
— Ладно, приятель, — обращаюсь я к толстяку. — Ты посиди здесь. Не выпускай из рук пушку — это тебя ободрит.
— Нет! — бормочет он. — Не надо! Не ходите туда! Я не буду один! Зачем туда идти? Зачем?
А правда — зачем? Вряд ли там найдётся что-нибудь интересное. И съестного там не может быть, если уж тут его не нашлось.
Но подняться туда необходимо. Хотя бы затем, чтобы… Чтобы — что?
Чтобы точно знать, что мы тут одни…
Эй, приятель, да ты вот-вот наделаешь в штаны! Не ходи туда.
Выдернув из кармана ствол, я решительно направляюсь к лестнице. Толстогубо хлюпая и причитая Белли плетётся за мной.
Лестница скрипит так, что черти в аду проснулись и, помешивая кипящую смолу, таращатся на нас. Удивительно, что ступени выдерживают, особенно пыхтящего у меня за спиной толстяка.
Не втором этаже нет ничего кроме сундука и старого разбитого шкафа с отломанными дверцами. На всякий случай я открываю сундук. Пыль. Только пыль. И запылённая пустая бутылка странноватой формы.
Лестница, уходящая выше, становится всё хуже. Каждый раз ставя ногу на очередную ступеньку, я боюсь, что та сейчас хрупнет, провалится под ногой, и я полечу вниз.
В какой-то момент так и происходит. Только вниз проваливаюсь не я, а Белли. Он успевает схватиться за перила.
С грехом пополам мы добираемся до третьего — последнего — этажа. Обстановка здесь потеснее. Приставная лестница, чтобы забираться в лаз, ведущий под крышу. Узкий топчан. Небольшой круглый стол. Шкаф, заставленный книгами. Возле узкого оконца, за которым уже темнеет, стоит кресло качалка.
Старик, сидящий в кресле, совершенно сед, одет в старинный полуистлевший камзол с остатками пышного воротника. Он сидит спиной к нам, смотрит в окно. Какого чёрта можно там увидеть, кроме снежного марева?..
— Это тот старикан, — шепчет сзади Понч, и я слышу, как он тянет курок своего револьвера. — Тот, что стоял на лестнице.
— Привет! — говорю я.
Старик не отвечает, не поворачивается, не вздрагивает. Сидит и мерно покачивается — скрип-скрип… скрип-скрип…
Я слышу электрическое гудение у себя за спиной. Это нервы Понча натянуты струнами и вот-вот лопнут. А когда они лопнут, Белли издырявит этого старикана так, что негде будет потом поставить печать «Мёртв». Поэтому я делаю шаг вперёд и говорю:
— Вы не будете возражать, сэр, если мы немного у вас погостим? Переждём непогоду.
Скрип-скрип… скрип-скрип…
— Как долго я вас ждал!
Этот скрипучий, как кресло-качалка, голос звучит так неожиданно, что я вздрагиваю, а Белли в панике стреляет. Звенит, осыпаясь, стекло за головой старика. В образовавшуюся пустоту тянет запахами вечера и снега. Вонь пороха быстро разносится сквозняком. Я бью по рукам пузана, опуская ствол вниз. От неожиданности он делает ещё один выстрел. Пуля, чмокнув, пробивает деревянный настил и с визгом чиркает по каменной кладке где-то внизу.
— Белли, не будь идиотом! — кричу я. — Ты совсем уже двинулся от страха.
Скрип-скрип… скрип-скрип…
— Как долго! — повторяет старик тем же голосом и так спокойно, будто ничего не произошло. Вообще ничего.
— Вы ждали нас, — киваю я и подмигиваю очумелому Пончу: «Спокойно, Белли! Старик просто чокнутый, разве не видишь?»
— Да, Алонсо, — говорит старикан и качает головой. — Я уж думал, вы так и не придёте.
— Так ты его знаешь?! — шепчет Понч. — Так какого же..!
Мне не до этого болвана. Я даже не обращаю внимания на его панибратство. Я подскакиваю к старику и резко, одним движением поворачиваю его к себе лицом, вместе с креслом…
Я звал её Суити. Не помню её настоящего имени. Оно было не столь благозвучно и притягательно. А Суити мне нравилось и точно отражало суть. Или мне казалось, что отражало. Во все стороны.
Ты помнишь, дружище Белли?..
— Помню, сэр, — кивает Понч. — Я помню Суити. Хорошая была девушка.
— Наверняка, — соглашаюсь я.
Кажется, я думал вслух…