Silent Mill

— Белли, не будь идиотом! — кричу я. — Ты совсем уже двинулся от страха.

— Откуда этот старый хрыч нас знает?! — шепчет Понч.

Скрип–скрип… скрип–скрип…

Коляска, медленно тронувшись с места, катится нам навстречу.

Тот мосток, на котором мы с Белли балансируем, слишком узок — не более полутора метров в ширину, — чтобы нам удалось разминуться с безумным старцем.

Мне не до болвана Понча. Я прыгаю вперёд, подскакиваю к старику, хватаюсь за поручни коляски и резко, одним движением направляю её к краю коридора — в пропасть.

Понч в этот момент оступается на скользкой дорожке. Я хочу помочь ему, но теряю равновесие, не рассчитав толчок, и делаю невольный шаг вслед за коляской…

Я звал её Суити. Не помню её настоящего имени. Оно было не столь благозвучно и притягательно. А Суити мне нравилось и точно отражало суть. Или мне казалось, что отражало. Во все стороны.

Ты помнишь, дружище Белли?..

— Помню, сэр, — кивает Понч. — Я помню Суити. Хорошая была девушка.

— Наверняка, — соглашаюсь я.

Кажется, я думал вслух…

— Ты не помнишь имя женщины, ради которой совершил столько подвигов?! — удивляется старик.

— Суити, — повторяю я. — Её звали Суити, отлично помню.

Старик сидит в своём–кресле качалке. Его седые лохмы падают на высокий лоб в глубоких бороздах вековых морщин. Дряблая кожа его щёк больше похожа на древний пергамент, с полустёршимися письменами. В разбитое выстрелом окно задувает ветер, залетают крупные снежинки и тают на тощей куриной шее старика, на его волосах и плечах.

Он то и дело шевелит немеющими пальцами — этот болван Белли слишком крепко привязал его руки к подлокотникам.

— Суити… — дёргает старик головой. — Что за дурацкая кличка! Её звали… Её звали…

Он растерянно умолкает и несколько минут сидит, словно окаменев. А из глаз его стекают на впалые щёки две мутные слезы.

— Я не помню, — выдыхает он. — Не помню её имени. Не помню!

Старческий голос срывается в рыдания.

— Эка важность, сэр, — жалеет его Понч. — Велика важность имя! Альдонса её звали, и не надо так расстраиваться по пустякам.

Макгвардинг переводит на толстяка взгляд, вспыхнувший радостью, едва ли не счастьем.

— Белли! — восклицает он. — Белли! Сынок!

— Да ладно, — отмахивается Понч, готовый, кажется, пустить слезу.

— Не надо было вам всё это затевать, сэр, — говорю я.

— Не надо было затевать?! — глаза старика загораются. — Ты вспомни, как хорошо всё начиналось, Алонсо! Но ты стал моим стыдом, моей безотрадной старостью, моей непреходящей болью. Разве для того даровал я вам жизнь вечную, чтобы вы стали в конце концов вечным моим позором?

— Что поделаешь, Майк. Меняются времена, меняются люди.

Макгвардинг сокрушённо качает головой.

— Алонсо, сын мой, ты ли это говоришь?! — восклицает он. В голосе его мне слышится неподдельный трагизм. — Чадо моё возлюбленное, мой рыцарь, мой добрый ангел, моё второе я…

— Не вечно же мне быть вашим вторым я, сэр. Дети вырастают и рано или поздно начинают свою собственную жизнь.

— Да, — грустно трясёт головой старик, — увы, это так. Но разве таким должен был ты стать?

Меня разбирает зло.

— А каким?! — срываюсь я на крик. — Должен?! Я вам ничего не должен! На веки вечные остаться тем идиотом, которого вы из меня сделали?! Получать пинки и затрещины, быть посмешищем в глазах любого встречного?! Чахнуть над каждым грошом и вечно урчать голодным животом, трясясь на полудохлой кляче?!

— Алонсо… — пытается что–то вставить старик, но я не слушаю его, я не хочу его слушать.

— Быть жалким придурком, не способным просто прийти и взять женщину, которую хочется? Сочинять дурацкие никому не нужные стишки? Иметь единственным спутником вот этого… вот этот мешок с салом?

— Сэр, Алонсо!.. — осуждающе произносит Понч.

Я не слушаю его. Я достаю револьвер, взвожу курок, утыкаю ствол в подбородок старца.

— Казалось бы, чего вам ещё нужно, сэр Майкл Макгвардинг, или как вас там звали?.. — говорю я. — Казалось бы, пора уже успокоиться, дать нам жить так, как живут все, а не по каким–то вашим дурацким правилам… Так нет! Вы застряли в своих полоумных идеях, в своих устарелых представлениях, в своих этих… чёртовых мельницах.

— Не поминайте нечистого всуе, сэр Алонсо, — произносит Понч. Он всё ещё дуется на меня — голос его звучит обиженно. — И это… Может быть, отпустим старика? Что взять с сумасшедшего. Пусть себе помрёт спокойно.

— Он никогда не умрёт, пока живы мы, — говорю я, понемногу успокаиваясь. — Или мы умрём все вместе, или он умрёт от нашей руки.

— Печально это всё, — неодобрительно качает головой Белли. — А ведь он в некотором роде наш отец, сэр Алонсо.

— Чем такой отец, уж лучше быть сиротой, — ухмыляюсь я.

И нажимаю на спусковой крючок.

Понч оступается на скользкой дорожке. Я хочу помочь ему, но, не рассчитав силу толчка, теряю равновесие и делаю невольный шаг вслед за инвалидной коляской… Её передние колёса зависли над пропастью и беспомощно крутятся, жужжит электромотор. Старик отпрянул, вжался спиной в спинку кресла, его выпученные глаза остекленело уставились в бездну.