Silence

– Так ты крутая старшая сестра, – улыбнулся он.

– Типа того, – улыбнулась в ответ я.

– А что твой отчим?

– Бертрам отличный мужик, – ностальгически заулыбалась я. – Помню, как он учил меня стрелять в лесу по банкам, и как громко радовался, когда я попадала в цель из его ломаного ружья, и как искренне поддерживал, когда я мазала… Он стал для меня примером, каким не смог стать отец. Отчасти это из-за него я пошла в ФБР, хотя, конечно, не только из-за него, а в основном из-за своих мечтаний… – я вновь запуталась в мыслях и замолчала.

– Он тоже был из ФБРовцев? – решил подсказать мне мой внимательный слушатель.

– Да. Ушел из федералов по причине гибели своей девушки. Печальная история: из-за срочного рабочего вызова он оставил её одну в своей квартире, посреди их романтического ужина в честь её перевода в больницу, в которой она давно мечтала работать. Она вроде как не обиделась, понимающей была, а он пообещал вернуться через пару часов и загладить свою вину… В общем, пока он спасал жизнь чужой женщины, его женщина вышла на улицу, чтобы купить дополнительную бутылку шампанского, где её и пырнул ножом грабитель, которого практически сразу застрелил на месте преступления какой-то коп. Цепная реакция, – щелкнула языком я. – Бертрам долгое время винил себя в том, что в ту ночь не был рядом с любимой женщиной. В итоге сложил с себя полномочия агента ФБР, продал свою квартиру и родительский дом, переехал в пригород, купил двухэтажный дом, на первом этаже организовал магазин автозапчастей, в общем, превратился в мелкого предпринимателя и спустя полгода повстречал мою мать, с которой жил счастливо, но недолго, – я поджала губы. – Три года назад моя мать умерла. Всё произошло быстро – она просто рухнула рядом с кассой и всё, конец. Ей было всего пятьдесят… – мои слова становились всё более скупыми из-за саднящего чувства в горле, поэтому я решила дальше говорить не конкретно о матери, а о тех, кто был рядом с ней. – Отец на похороны не пришел, но Бруно рассказал нам, что он пришел к ней позже. Принес большой букет желтых роз: вспомнил, что она любила желтый цвет, символ солнца – у нее в гардеробе было много желтых платьев – но забыл, что она терпеть не могла розы. А может, он ничего не забывал, просто никогда на самом деле по-настоящему не знал, что она любила или хотела, или о чем по-настоящему мечтала… Он же сам внезапно, приблизительно за год до смерти матери, заболел волчанкой, борьба с которой ему очень тяжело давалась. За последние четыре года, что он болеет этим недугом, он сильно постарел, и теперь в свои шестьдесят четыре года выглядит на все семьдесят, не меньше. Год назад по состоянию здоровья ушел на пенсию, что сильно усугубило его и без того нелегкий характер, сделав его чуть ли не совсем уж скверным. Сейчас за ним присматривает Бруно, он живёт через три дома от него, что лично для меня представляется чем-то невыносимым, но не для моего брата. Он с женой занимается продажей строительный материалов, так что братец у меня вполне себе обеспеченный, состоявшийся семьянин и, как не преминул бы сказать мой отец, законопослушный гражданин. И вот знаешь, в чем парадокс? Мой отец со мной в “никаких” отношениях, с Бруно холоден, с невесткой аналогично прохладен, а вот своих внуков, детей Бруно, он странным образом обожает. Представляешь? Бруно говорит, что он нас так никогда не любил, как этих троих карапузов. У меня, кстати, трое племянников: Леонарду восемь, Джейн пять и Лекси, родившейся уже после смерти мамы, недавно два года исполнилось. Брат говорит, больше детей они заводить не планируют, а как по мне, трое – это уже перебор.

– Трое – перебор? Тогда скольких бы ты хотела себе?

– Точно не больше двух. Хотя и двое – это уже много. Я сейчас слушаю о том, как Бертрам справляется с подростковым возрастом Эшли и Клэр, и у меня мурашки по коже… Ты ведь тоже отец-одиночка, ты должен понимать. Вот представь, что вместо Кирана у тебя две дочки, которых ты воспитываешь сам…

– О, ужас… Я уже сочувствую твоему отчиму и уважаю его труд.