Сила ненависти

– Мне жаль, – повторила, подходя и присаживаясь между могилами. Тонкие пальцы скользнули по холодному камню надгробной плиты, под которой покоилась моя мать, а потом переместились на первую букву имени Дэма. – Забавно, – улыбнулась она, обводя буквы кончиком пальца. – Дэмиен и Доминик. Ты знал, что твое имя буквально переводится как «принадлежащий Богу»?

Не знал.

Оливия продолжала водить по надписи с такой нежностью, будто ласкала любимые черты. Что-то в ее движениях успокаивало, и в какой-то момент я даже осознал, что пребывание здесь, в месте скорби, не ощущалось таким тяжелым в ее присутствии. И даже мое чертово имя на ее губах звучало по-другому, приятно.

Закончив свое занятие, она вынула один крохотный цветок из своей прически и положила его на каменный выступ могилы Дэма. Все внутри меня сжалось от этого мимолетного жеста, такого чистого и естественного в своей простоте.

– Он бы поблагодарил, – сказал я севшим голосом, когда Оливия отошла от могилы и снова остановилась рядом со мной.

А еще пошутил бы, что я украл его невесту.

Повернув голову, она некоторое время изучала мое лицо, после чего ее пальцы коснулись моей руки, и я вздрогнул от того, насколько ледяными они ощущались. Но казалось, холод ее не смущал; она выхватила оставшийся косяк из моей руки и бросила его на землю, топча кончиком туфли.

– Он бы не одобрил, – будто наверняка зная, сказала она.

Пришлось подавить новую усмешку, ведь Оливия попала в яблочко. Дэмиен ненавидел мой образ жизни точно так же, как я ненавидел его нравоучения. Будь он здесь, заставил бы меня сожрать сигарету еще до того, как ее потушили.

Сбросив пиджак со своих плеч, я накинул его на плечи Оливии, и она тут же утонула в ткани, кутаясь плотнее. Мне показалось, что она даже незаметно вдохнула мой запах.

– Нам пора возвращаться, – не думаю, что кто-то из присутствующих вообще нас потерял, но я почувствовал себя не в своей тарелке, снова оказавшись к ней так близко.

– Ты правда думаешь, что это сработает? – внезапно спросила Оливия, не глядя на меня. Теперь ее взгляд был устремлен на вечеринку, где все больше гостей напивались и вели себя как сборище ненасытных дегенератов. Имела ли она в виду наш брак или что-то другое, я не знал. Но знал, что ответить:

– Абсолютно все может сработать, если приложить достаточно усилий.

Она хмыкнула, а потом рассмеялась себе под нос. Стало интересно, что в моих словах вызвало такое веселье.

– Даже не знаю, что на это ответить, ведь половину жизни я только тем и занималась, что прилагала усилия, которые в конечном итоге отбросили меня на триллион шагов назад. Ужасная у тебя философия, Каллахан, – это звучало, как обвинение для меня, ее брови сошлись на переносице, когда Оливия нахмурилась и сокрушенно покачала головой.

Я смотрел на нее еще мгновение, впитывая все оттенки печали, слившиеся воедино на ее прекрасном лице. Моя внезапно онемевшая рука выискивала фишку в кармане брюк. Одно движение, и холодный металл подлетел вверх, а голова Оливии запрокинулась, чтобы посмотреть, как инструмент принятия решений летит по воздуху.

Прелесть подброшенной фишки всегда заключается в том, что, пока та летит, вы уже знаете ответ на вопрос, который хотите получить, и не так важно при этом, какой стороной она приземлится.

И я знал.

Поэтому на этот раз не ловил ее, позволив упасть на траву, а вместо этого наклонился и поймал губы Оливии своими.

Глава 18 Оливия

Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…

(Мф. 11:28)

Вам когда-нибудь доводилось целоваться на кладбище? Мне – нет. Я вообще раньше никогда не целовалась. Ага, меня звали Оливия Аттвуд, мне было двадцать лет, и только что я получила свой первый в жизни поцелуй.

Когда сухие губы Доминика прильнули к моим, в них не было мягкости и обещания вечной любви, как и во всей окружающей обстановке. В этом соприкосновении ощущалось что-то декадентское и печальное, заглушаемое шепотом крон деревьев, возвышающихся над нами. Я постаралась отключить голову и не задаваться вопросом, было ли это для утешения или потому, что он в действительности хотел меня поцеловать.

Я почувствовала сладкую горечь выкуренной травы на его губах и сильные руки, обвивающие мое тело поверх пиджака. Вот где мечтала спрятаться всю свою жизнь – в его объятиях. Пальцы онемели от холода, но я хотела почувствовать все, что могла вырвать у этого момента, поэтому опустила ладони к твердой груди Доминика, сжав ткань его рубашки.

Мой стон прозвучал как мольба не останавливаться, стоило языку Доминика проникнуть в мой рот, а ноги в мгновение стали легче воздуха. Вот так я себя ощущала – невесомой. Одному только богу было известно, как мне не хотелось спускаться обратно на землю.