Внезапно Марина подается вперед и обнимает меня. Одной рукой она охватывает меня за плечи, другой за голову и с силой прижимает к себе. Только когда я чувствую силу ее объятий, я понимаю, как напряжен был все это время. Мое тело до такой степени окостенело, что я едва могу расслабиться в ее руках. Но это Марину не останавливает. Я глубоко вздыхаю и с удивлением слышу собственные всхлипы. В последнее время все вокруг вертелось кувырком, так что я и не понимал, как сильно нуждался в чем-то подобном. На мгновение я облокачиваюсь лбом на ее плечо и чувствую, будто что-то треснуло в груди. Глаза затуманиваются, и я стискиваю Марину — пожалуй, даже сильнее нужного, хотя она ничего не говорит на этот счет.
Почувствовав, что щеки стали влажными, я отпускаю Марину и вытираю лицо.
— Боже, Джон, мне так жаль. Мне так… — Марина умолкает и бросает взгляд на свои руки. — Если бы я не… Я бы могла что-то сделать. Могла бы ее спасти.
— Нет, — отвечаю я. — Даже не смей так думать. Это неправда и ни к чему хорошему не приведет.
Мы оба умолкаем, просто сидим рядом на одной из жестких коек изолятора. Марина телом облокачивается на меня и берет за руку. Наши взгляды устремлены на выложенный пестрой плиткой пол.
Через некоторое время Марина мягким голосом нарушает тишину:
— После смерти Восьмого я была вне себя от ярости. И это было не так, как обычно. Дело было не в том, что я в него влюбилась. Это было… Ты же знаешь, мы все теряли близких. Но Восьмой… Он… Он был первым человеком, с которым я представила себе будущее. Понимаешь, о чем я? Расти в монастыре с Аделиной, которая упрямо избегала тренировок и отрицала, что мы на войне — это словно знать, что надвигается катастрофа, и не предпринимать никаких мер по ее предупреждению. Злой рок всегда подкарауливал за углом: еще несколько шрамов, и они добрались бы до меня. Я молилась с сестрами, слышала, как они говорили о рае, в который верят земляне. Но я никогда не осмеливалась представлять себя в этом мире. Я никогда не размышляла о том, что будет потом, после чего-то. До тех пор, пока не встретила Восьмого. Когда я была с ним, то могла помечтать о будущем. А вместе с этим и настоящее стало лучше. Когда Пятый его убил, все это у меня словно отняли. Я чувствовала… и до сих пор чувствую себя…как бы это сказать…обманутой. Обкраденной.
Я киваю, слушая речь Марины.
— Я встретил Сару как раз после того, как получил третий шрам. Я был следующим, мне подписали смертный приговор. Это должен был быть самый ужасный период в моей жизни, но каким-то образом встреча с ней все изменила к лучшему. Мой чепан Генри думал, что я свихнулся. Хотя, полагаю, он все же понимал меня. Она помогла мне найти цель, ради чего сражаться. Ну, вот как ты сказала, у меня возникло чувство, что кроме бесконечного выживания ради выживания есть что-то еще. А теперь…
— А теперь, — повторяет Марина, ее задумчивый голос полон грусти. — Что нам делать теперь?
— Ничего не остается, кроме как закончить начатое, — отвечаю я, чувствуя, как с этими словами напрягаются мои мышцы. Марина не отпускает мою руку.
— Перед тем как Сетракус Ра уничтожил Святилище, я была там, и энергия Лориен позволила мне поговорить с Восьмым, — произносит Марина.
Я ошеломленно смотрю на нее — не знал, что такое возможно. Она грустно улыбается в ответ.
— Это было недолго, лишь несколько секунд. Но это действительно был он, Джон. И это дало мне веру в то, что дальше нас может ждать нечто большее — не только смерть и тьма.
Я отворачиваюсь от нее. Знаю, она пытается вселить в меня надежду, просто я пока к этому не готов. Я жажду лишь мести.
— После этого я ощутила такое спокойствие на душе. Мой гнев исчез, — Марина саркастически посмеивается, наверное, вспомнив, как всего несколько минут назад чуть не лишила Пятого оставшегося глаза. — Как очевидно, долго это не продлилось. Я пыталась… Я всегда пыталась… жить благородно, праведно, как этого хотели бы Старейшины. В свете всего, что с нами произошло, я старалась не растерять себя. Но как оказалось, достаточно лишь Пятому показаться в поле моего зрения, как во мне возрождаются самые худшие чувства, меня с головой окутывает гнев.
— Может, это не самая худшая твоя сторона, — говорю я Марине. — Может, именно такими нам и нужно сейчас быть.
— А кем мы будем после этого, Джон?
— То, что будет после, меня не волнует, — говорю я. — Мы и так уже столько потеряли. Если мы не победим, если не остановим Сетракуса Ра, тогда ради чего все это?
Я чувствую, как рука Марины начинает испускать болезненный холод. Вместо того чтобы отдернуть руку, я включаю Люмен и возвращаю ей свое тепло.
— Без Сары мне плевать, что со мной произойдет, — продолжаю я. — Я просто хочу их всех уничтожить. Уничтожить Сетракуса Ра раз и навсегда. Сейчас меня волнует только это.
Марина кивает. Она не осуждает меня за эти слова. Думаю, она меня понимает. Она знает, каково это — гореть желанием броситься в самое пекло боя, ухватив этот момент, чтобы не сломаться.