Сигнал из космоса

- Надеюсь,- сказал он,- что свидание не повлечет за собой нежелательных последствий для вашего здоровья, и я настоятельно просил бы не касаться в беседе с супругой таких спорных вопросов, которые могли бы вас взволновать. Вашу супругу я уже проинструктировал на этот счет... Более 15 минут я разрешить не могу.

Затем он подал знак сестре. В руках у нее был поднос, она держала его с той торжественностью, с какой средневековые пажи подавали своим государям скипетр и корону.

Рядом с листками истории болезни и термометром лежали на подносе мои очки!

- Чрезвычайно вам признателен, господин старший врач! воскликнул я, в высшей степени обрадованный, и тотчас же надел очки. Но, так как я долго был их лишен, вначале мне застлало глаза туманной пеленой, которая, однако, вскоре рассеялась, как только глаза вновь освоились со стеклами. Когда полчаса спустя ко мне вошла жена, я уже видел окружающие предметы с исключительной ясностью и четкостью.

Жена была в черном, словно я уже умер и она явилась на мои похороны.

- Ах, Роберт! - тихо проговорила она, присела на край кровати и нервно скомкала носовой платок, будто хотела выжать из него недостававшие ей слова.

- Ну, как там ваши дела? - спросил я нарочито весело. - Мне, как видишь, живется сносно.

Но она не поддержала моего тона.

- Неужели все это действительно нужно было? Ведь это же ужас! - вырвалось у нее, и она заплакала.

К счастью, льготы, санкционированные профессором, включали и право поговорить с женой наедине, и, таким образом, доктору Бендеру осталось неизвестным, как уже на первой минуте свидания были нарушены его предостережения. Что касалось меня лично, он мог не беспокоиться. Самообладания я не потерял. Мне было только неловко. И немного грустно. Благодаря возвращенным очкам я обрел остроту зрения и ясно различал каждую черточку на лице моей жены, уже несколько увядшем, но отнюдь не лишенном красоты. Сейчас оно выражало явственнее, чем когда-либо, чувство безграничного недоумения, как будто обращалось ко всему враждебному и безжалостному миру с немым вопросом: "Что же все это значит? Что теперь со мной будет? Как же это случилось?"

Женился я несколько лет назад, вскоре после того, как получил должность в университете. К сожалению, меня едва ли можно причислить к таким мужчинам, которые способны возбудить сильную страсть. Поэтому наше чувство скорее было спокойной взаимной склонностью. Ее источником был, с одной стороны, разум, с другой - уважение друг к другу. Отец жены был средним чиновником, продолжавшим традицию семьи, которая из поколения в поколение поставляла государству таких же чиновников среднего ранга: провинциальных бургомистров, почтмейстеров, муниципальных секретарей и столоначальников канцелярий. Тайной гордостью семьи был некий капитан запаса. Сам кайзер наградил его золотой медалью за отвагу, и в первую мировую войну он пал смертью храбрых под Верденом. Его фотография висела над буфетом в парадной комнате родителей моей жены. Но этот капитан являлся, так сказать, исключением.

Согласно семейной традиции, главным идеалом, к которому следовало всемерно стремиться, было продвижение вперед по служебной стезе, притом с возможно более четкой перспективой. Служить - это значило идти прямой как струна дорогой по однообразной местности. Верстовыми столбами на этой дороге служили повышения окладов, конечным пунктом была выслуга пенсии. Такие люди больше всего страшатся, как бы не нарушился надежный автоматизм этой рутины, поэтому любому начальству они готовы давать любые клятвы, послушно склоняются перед любым законом, и это-то помогает им кое-как держаться на поверхности при самых сильных бурях и переворотах.

Я хорошо помню торжественный момент, когда родители моей жены дали согласие на наш брак. Пока моя будущая теща растирала по щекам обязательные в таких случаях слезы, ее супруг, почтенный бургомистр, не произносил традиционных фраз, вроде: "Сделайте нашу дочь счастливой!" - или "Любите нашу дочь!" Нет, он избрал другие слова: "Постарайтесь создать для нашей дочери обеспеченное будущее!"

Люди эти словно бы и жили-то не во имя радостей бытия с его красотами, битвами и страданиями, а исключительно для того, чтобы обеспечить себе прочное положение и выслужить пенсию. Но в ту пору я еще над такими вещами не задумывался.

Итак, после женитьбы побрел и я по своей однообразной и скучной стезе, причем единственным верстовым столбом на всем моем служебном пути было повышение жалованья на целых сорок пять марок! И, хотя достойная цель пути - выслуга пенсии еще скрывалась где-то в туманной дали, наша семейная жизнь в общем протекала благополучно. Обе стороны мирились с ней довольно охотно. Конечно, жену несколько угнетали убогие, по ее Мнению, квартирные условия, вечная необходимость экономить, отсутствие всякого внешнего блеска, но по своей натуре она была терпелива.