Я очутился в большой комнате, напоминающей зал. Хотя обстановка была парадной, но от нее веяло духом холодной деловитости. Даже дневной свет из окон казался ледяным. Никакие иллюзии не могли бы здесь возникнуть и расцвести. По ту сторону большого зеленого стола сидели три господина и секретарша. Повидимому, эти господа располагали такой могущественной властью, масштабы которой было даже трудно представить себе. Сидевший в центре стола как бы держал эту власть в своих мощных мясистых руках. Его лысый, круглый и несоразмерно маленький череп сверкал от жира, а загривок, подбородок и щеки сплошь состояли из пухлых подушечек, похожих на грубо прилепленные кусочки пластилина. Его сине-красные вспученные губы сжимали сигару. Господин этот сосредоточенно крутил пальцы сложенных на животе рук и взирал с благодушной улыбкой на собственное брюхо, будто радуясь его невероятной выпуклости. Он очень напоминал фигуру Будды в состоянии нирваны. Однако, когда он поднимал лицо и на вас устремлялся из-за тяжелых ленивых век его взгляд, у вас появлялась догадка, что первое впечатление было обманчиво. В светло-водянистом круге роговицы зрачок казался разве что чуть больше булавочной головки, а взор этих зрачков был неподвижен. У этого человека были глаза убийцы.
Сосед справа отличался элегантным костюмом, особо тщательной прической и высокомерным выражением лица. Его безупречный галстук казался отлитым из гипса. Он мог бы так вот сразу и шагнуть к телекамере, чтобы произнести речь. Успех у публики, в особенности женской, был ему заранее обеспечен. Пока я там находился, он все время держал холеный мизинец на уровне глаз, словно рассматривая свое отражение в золотой печатке перстня, как бы желая убедиться, что ни в прическе, ни в идеально завязанном галстуке никаких нежелательных перемен не произошло.
Господин слева от толстяка был облачен в старомодный, торжественно черный костюм. На его бледном, морщинистом лице с острым носом и поджатыми губами все время сохранялось выражение брюзгливого недовольства, какое бывает у людей, страдающих язвой желудка. Но самым примечательным в нем был, несомненно, череп. В форме башни, абсолютно лысый череп, болезненно-желтоватой окраски, почти как у скелета.
Не скрою, при виде этих людей меня объял ужас. Я почувствовал свою полную беззащитность перед этим, как я догадывался, враждебным мне, беспощадным миром богатства и могущества. Одному я удивлялся, да и по сегодняшний день это осталось для меня загадкой - как меня вообще могли сюда допустить, а не направили в нижние инстанции. Безусловно, причина крылась не в Нидермейере. Потому что едва я проговорил: "Моя фамилия Вульф, доктор Вульф, я явился по рекомендации господина Нидермейера", как все три господина переглянулись в недоумении.
- Вы имеете в виду Нидермайера с дортмундских металлургических? Фамилия через "ай"? - осведомился после небольшой паузы толстяк.
- Нет, через "ей". Нидермейер из Грюнбаха, - выдавил я из себя, почти пристыженный. О кишках и кожах я благоразумно промолчал, потому что при слове Грюнбах даже секретарша, хорошенькое белокурое создание с кукольным личиком, отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
- Вы знаете такого? - спросил толстый элегантного. Тот небрежным жестом наманикюренных пальцев как бы смахнул со стола и Нидермейера, а с ним и весь Грюнбах, обратив их в ничто. Голос его прозвучал при этом почти сердито:
- Может быть, кто-нибудь из мелких акционеров? Откуда нам знать их всех?
Престиж Нидермейера упал в моих глазах до нуля. Да, здесь были иные масштабы, чем в Грюнбахе!
Тем не менее толстяк ободряюще показал мне на кресло:
- Садитесь, пожалуйста. Вы хотели сделать нам предложение, какое-то открытие или нечто в этом роде? - В его тоне слышались довольные нотки, он даже предложил мне сигару.
По всей вероятности, между тремя господами происходило какое-то конфиденциальное совещание. Возможно, мне было позволено предстать перед ними только потому, что столь экстравагантный гость мог внести некоторое разнообразие в деловую рутину - маленькое развлечение в антракте между серьезными разговорами. Во всяком случае, иронический взгляд, которым элегантный окинул мою скромную персону, делал такое толкование весьма вероятным. И только один из трех - господин с черепом скелета - явно был лишен чувства юмора и до конца сохранял на лице горько-строгое выражение.
Элегантный полистал мою рукопись самыми кончиками пальцев, словно опасался, как бы с ее страниц не посыпались блохи, а я начал было краткий доклад, но толстяк сразу прервал меня вопросом, занимаю ли я в университете города X. профессорскую кафедру. После моего смущенного признания, что я там всего лишь научный ассистент, интерес ко мне явно упал еще ниже, и под конец меня уже почти не слушали. Было вполне очевидно, что господа ничего не смыслят в научных проблемах и ведают лишь коммерческими делами концерна.