- Если вы явитесь туда пешочком, то дальше швейцара не проникнете. Тогда к вашим услугам будет лишь один вход - для уборщиц и учеников. Впрочем, поступайте как угодно! - Затем он объяснил мне, на перекрестке каких улиц я должен буду его ждать. - Но не раньше десяти вечера. Или даже назначим точнее: двадцать два часа тридцать минут. Адье и желаю удачи.
В последний раз мелькнула его непонятная улыбка, затем он исчез в уличном водовороте, предоставив меня собственной судьбе.
После некоторого колебания я все же воспользовался советом Кинделя и подъехал к порталу здания на такси. И тем не менее швейцар оглядел меня очень подозрительно.
- Простите, вы куда?
- В дирекцию. По рекомендации господина Нидермейера, - заявил я важно, стараясь в то же время освободиться в душе от зловещего чувства ужаса, возбужденного во мне одним видом этого здания.
Простодушный швейцар дал себя провести. Во-первых, он не понял, что за моей уверенной манерой поведения кроется обычная робость, а, во-вторых, неизвестная ему фамилия Нидермейер могла принадлежать важному депутату бундестага. Он все же попытался связаться по телефону с дирекцией. На мое счастье, аппарат в ту минуту оказался занятым. Швейцару ничего не осталось, как предложить мне подняться на третий этаж. Немного поколебавшись, он это и сделал, добавив, правда, что вряд ли меня смогут сейчас принять.
Я был так взволнован, что не сообразил воспользоваться лифтом и стал подниматься по лестнице пешком. Солнечные лучи косыми полосами проникали сквозь стеклянные стены, и мрамор полов сверкал, как покрытый льдом. У дверей дирекции дежурил некий господин, и разговор с ним оказался потруднее, чем с швейцаром. Он высоко поднял брови и задал вопрос "куда" таким тоном, будто подозревал во мне тайного злоумышленника. Мой ответ "в дирекцию" вызвал у него лишь сострадательную улыбку: дескать, бедный мальчик из сказки желает к царю!
- У господ директоров сейчас заседание, и вообще сегодня никого не принимают, - объяснил он и сделал движение рукой, словно предлагая повернуть обратно к лестнице. При этом он смерил меня таким взглядом с головы до ног... Что ж, конечно, мой костюм был не моден и уже чуть поношен, где ему было равняться с одеянием этого господина!.. Но тут-то взяла меня злость.
- Послушайте! - проговорил я резко и очень отчетливо, стараясь преодолеть свою злосчастную шепелявость. - Моя фамилия Вульф, доктор Вульф! Я явился по очень важному делу и пробуду во Франкфурте всего один день. Кроме всего прочего, у меня есть рекомендация господина Нидермейера.
- Если вы намерены предложить свои услуги в качестве врача на наших заводах, то отдел личного состава находится на первом этаже, - услышал я в ответ.
- Я не врач, а физик, ученый, понимаете? - почти закричал я, быстро вынул из портфеля аккуратно переписанный конспект моих теоретических умозаключений и помахал им перед самым носом этого господина.
- Вот! Это имеет чрезвычайную важность!
Он как будто начал немного колебаться.
- Хорошо, я передам это в дирекцию. Оставьте ваш адрес, через две недели вам будет дан ответ.
Но я не сдался:
- Нет! Дело не терпит ни малейшего отлагательства! Меня должны принять лично и немедленно.
В конце концов я добился, что он, метнув на меня злобный взгляд, исчез с моей рукописью за красиво обитой звуконепроницаемой дверью. Вернулся он, преисполненный насмешливого злорадства.
- Заседание продлится еще не меньше двух часов.
- Хорошо, я подожду, - мрачно отпарировал я.
Заседание продлилось не два, а три часа с четвертью. Подавленный одиночеством, просидел я все это время на стуле в углу холла, и чудилось мне, будто из каких-то огромных незримых часов каплями сочатся и падают секунды, такие мучительно медленные и вместе с тем невозвратимые. Господин у двери больше не обращал на меня никакого внимания. Если его взор случайно устремлялся в мой уголок, господин делал вид, будто ничего, кроме воздуха, в этом углу нет.
Около двух часов пополудни меня наконец приняли.