Сиблинги

– Сами сделаем. Вам уходить надо, пока выход работает… Всё, собирайтесь. Готовность – три минуты.

Ирка метнулась в комнату. Близнецы стояли в коридоре, смотрели друг другу в глаза. Юрка подумал, что Сашке сейчас трудно будет второй раз прыгать, нагрузочка-то ого-го. Но Серый его похлопал по плечу.

Веник напомнил:

– Была команда – собираться. Юра, что стоим, кого ждём?

Юра спросил:

– Вы не передумаете?

Вениамин Аркадьевич посмотрел на Юру этим своим дико-учительским взглядом, типа «да пока я вам объяснял, я сам уже всё понял».

– Нет, не передумаю. У меня выхода нет.

И стало ясно, что Лотман всегда будет собой. В любом месте и времени. Педагогом, ёлки. В ответе за тех, кого научил.

Веник сказал, что два раза ту же дверь использовать не стоит. Сиблинги носились по квартире, проверяли остальные – в шкафу, в комнатах, даже на балконе. Везде, за любым порогом появлялась родная чернота. Макс сидел за столом, обхватив налитую до краёв кружку. Припадал к краю губами – видимо, не было сил нормально поднять. И глотать тоже сил не было.

Вениамин Аркадьевич поглядывал на сиблингов нетерпеливо, как на незваных гостей, которые припёрлись навестить больного одноклассника и теперь никак не хотят уходить. Юра словил настрой, сказал, что всё, они готовы, вещи собраны, жилеты исправны, можно хоть сейчас обратно.

Веник кивнул:

– Угу, давайте, – и глянул на экран своего монитора. Совсем откровенно намекал, что им пора выметаться.

Ира изумилась:

– А что, прощаться не будем?

Веник пожал плечами:

– Прощаться – это навсегда. А мы ещё увидимся. Мы с Павлом договорились, он вас иногда сюда закидывать будет, на экскурсии.

15

Значит, с Женькой увидимся, подумал Макс. И сам поразился, какой счастливой была эта мысль.

Голова кружилась от внеплановой переброски, от нервяка. И от разговора с Сашкой и Серым – почему-то казалось, что они Максу вдвоём мозг компостировали. Потом вспомнилось, что был только один Сашка… Но у Макса реально двоилось в глазах. Хотелось лечь. И было страшно заснуть: вдруг окажется, что он снова там…

Мысль в голове тянулась медленно… Макс вообще всё делал сейчас очень медленно. Слова подбирал, говорил, глотал. Юрка, близнецы и Ира с ним попрощались – из коридора, не глядя. Он не успел ответить – они уже исчезли, вылетели… На планетку, туда, где Максу теперь появляться запрещено.

В институт ему нельзя, жить самостоятельно он не может…

И стало понятно, что его теперь Веник Банный будет контролировать. Не система, не институт, а конкретный Лотман. И чёрт его знает, какие у Вениамина Аркадьевича виды на Макса. Обучать его станет или просто пасти, чтобы Макс дел не натворил…

С такими знаниями, как у Веника, в любой реальности можно хоть в политики идти, хоть в ясновидящие. Тем более, если у него Макс теперь – хоть и дохлый, но неубиваемый. На пару с ним Веник мог бы, наверное, делать вообще всё. Понять бы ещё, чего он хочет. Макс попробует подстроиться, главное, чтобы была работа. Чтоб был смысл.

– А мне теперь чего делать?

– Выспишься и всё расскажешь. Как у тебя было и что. И зачем ты несовершеннолетнему исполнителю табельное дал на вылет.

– Объяснительную, что ли?

– Пока в устной форме.

– А потом?

– Поживём – увидим… Может, в универ поступишь, мозгами думать научишься…

Макс помолчал, привыкая к глаголу «поживём». Глотнул из кружки горячее. Не очень даже понятно, кофе или чай. Сладко, тепло. И спросил:

– Вениамин Аркадьевич… А как там… Женька?

16

Они вытряхнулись в аварийный шлюз на первом этаже. Сразу заорала аварийная сирена. Началась всеобщая суета, как в школьном дворе первого сентября. Людочка ревела от радости, её все успокаивали. Кот извертелся весь под ногами! И стало понятно, как же их тут ждали.

Сашка и Серый говорили хором. Нормально говорили. Некрасов у них спросил:

– А у вас кто теперь кто?

Все не поняли. Гошка сказал:

– Ты не заикаешься! – и посмотрел на Сашку, а потом на Серёгу.

Серый перестал рвать слова на клочья. Видимо, когда держал связь с Сашкой. Был с ним одним целым.

– Ну, может, потом снова стану…

А Сашка промолчал. Он любит молчать.

Ира полезла в рюкзак за куклой. А там нашлась коробка с сахарной ватой. Вата почти месяц в рюкзаке валялась, но с ней всё нормально было. И никак не могли вспомнить, что их на этой вате переклинило, зачем её столько. Потом смеялись.

Отходняк от вылета у всех разный. Юра бродил по дому. Он бы и наружу вышел, проверил: как там планетка, цела ли? Но над макушками сосен сейчас летали Сашка и Серый, резали высоту лучами фонарей, тоже сбрасывали нервяк. К ним не стоило соваться. И Юра шёл дальше.

Он сейчас реально вернулся домой. Ощущения те же. Ходишь, вспоминаешь, что на каком месте стоит, с каким звуком вода бежит из крана, с каким – сосны в стекло стучат. И, как в детстве, без Юры дом слегка изменился.

Все почему-то перестали сидеть по вечерам в верхней комнате. Зависали теперь в мастерской: там дверь больше не закрывали, по галерее шёл звук Максовой гитары. На ней, оказывается, немножко мог Женька Никифоров. Только он не пел, просто струны перебирал… И там вообще никто не пел, даже Ирка.