– Время не стоит на месте, многое изменилось. Отец отправил сынулю на землю. Сынуля знал, на что идет. Иисус, так сказать, был непослушным балованным сынком, наподобие вашей золотой молодежи, – посланник с явным удовольствием цокает языком, смакует информацию. – Постоянно конфликтовал с отцом и тырил по-тихому его вещи. Клептоманией страдал… Вот папка подсуетился и пообещал ему, что разрешит жить, как тот хочет, если пробудет тридцать три года на земле и умрет мученической смертью. Сынок, конечно, не хотел, но его поставили в жесткие условия. Либо так, либо вообще сошлют в тело индийского мальчика семнадцатого века, и будет он умирать от сифилиса. Вот и пришлось согласиться.
– Но Иисус же не в семнадцатом веке жил?
На меня смотрят как на умственно отсталого.
– Время – слишком сложное для тебя понятие. Не думай. У тебя это здорово получается.
Я обижаюсь, но переключаю внимание на новую информацию. Для меня это новость. Неужели Иисус и правда сейчас жирный и ничего не делает, кроме как рубится днями напролет в приставку?
– Так вот. Продолжим лекцию. Я бы тебе ее, конечно, не читал, если бы можно было… Жесткая дисциплина и зверская отчетность. Болезнь для людей – лекарство, бальзам для их запятнанных надуманными грешками душ. Мученики с радостью принимали их, считая, что путь покаяния ведет к Богу.
– Хорошо. Но ты говоришь простые вещи. Давай к сути.
– Ну ладно, гений. Я просто развлекся. Теперь перейдем к главному. Тебя нужно протащить по тем моментам жизни, о которых ты понятия не имеешь.
– Это куда? – спрашиваю я. – Да и зачем?
– А чтобы ты понял, что натворил, – задиристо говорит незнакомец.
– С Видьей?
– И с ней тоже, – отвечает он, – но мы пока вернемся к любви всей твоей жизни, если твое лживое сердце не врет.
Он подходит ко мне вплотную и прикладывает руку к моей груди. Пальцы проходят сквозь кожу и больно сжимают сердце. Мне кажется, я сейчас умру.
– Да ладно тебе, не падай в обморок, недолго осталось. По протоколу я вообще должен был его вытащить и швырнуть в темноту, чтобы тебя попугать.
Он отпускает руку, и я снова могу дышать.
– Спасибо, конечно, – хочется врезать ему хорошенько, но не думаю, что это лучшая идея. – Что за протокол?
– Да так, список того, что можно делать только в крайних случаях.
– Это крайний случай?
– Ну… ты наступал на одни и те же грабли и не раз… Можно сказать, твоя недалекость… – посланник делает драматическую паузу и поднимает палец вверх, – Твоя недалекость – и есть крайний случай.
– Стоп! Это ты все устроил? – ору я и иду к нему.
– Не напрягай мозг зря, тебе еще нужно сны посмотреть. Мы тут вообще-то за твою душу боремся.
Ничего не понимаю. Вот теперь я точно запутался.
– Все, герой, пойдем.
Он хватает меня под локоть, и мы, как лучшие друзья, идем к выходу.
– Она была из верующей семьи, твоя девушка. Пойдем посмотрим, как все прошло.
– Что прошло? – уточняю я.
Он округляет глаза и смотрит на меня, как на тупицу:
– Похороны, конечно, что же еще?
Мы в окружении икон и позолоченных стен. Труп притащили в церковь и положили в центр. Гроб напротив «Царских врат»: старые традиции, в которые до сих пор веруют. Набожные скорбящие, сборище праведных баранов, скопившихся вокруг гроба. Они плачут тихо. Никто не позволяет себе лишнего. Монотонное бормотание молитв. В последний путь с церковью.
– А вот оскорблять не надо! Они не бараны! Вообще, помни, что твои мысли для меня – не секрет! – вопит посланник, и у меня начинает сильно колоть сердце.
Хватаюсь за грудь рукой и спрашиваю:
– Ты что – издеваешься?
– Да нет, просто припугнул. Рефлексы вырабатываю. Перед тобой посланник неба, а ты про наших представителей на земле плохо думаешь.
– Да зажрались они, ваши представители.
Сердце колет еще раз, только на этот раз гораздо сильнее.
– Хорошо, хорошо… Понял я.
– Зажрались, да… Но это не твоего ума дело, что, как и почему. Слушай давай да смотри. Совесть твою будить будем. Этой спящей красавице давно пора проснуться.
Слушаю молитвы за мою Киру. Люди в платках и с печальными выражениями на угасших лицах.
Стихи Иоанна Москвина, отрывки из Нового завета. Ровно горящее пламя восковых свечей.
Все для моей Киры.
– Смерть – великое таинство. Еще одно рождение в Вечность.
– Сам знаю.
Капля падает мне на руку и застывает. Как получилось, что и я тут? Разве может убийца находиться в церкви?
– Согласно церковной точке зрения душа может чувствовать и мыслить. Вся ответственность за прошлую жизнь отправляется с ней. Пару дней она здесь, в плену у времени и пространства. Затем на третий день настает пора испытаний. Мытарства. Кто-то заново переживает свою жизнь. По крайней мере, так говорят те, кто пережил клиническую смерть.
– А что дальше?
– Затем ангелы уносят душу. Или же демоны. И до Страшного суда. Все поступки оставляют след. Все будет выявлено и рассмотрено. Слушай давай.
Если я умер, то со мной все как-то странно происходит, не так, как он говорит. Вероятно, я пока жив.
– Я бы не назвал это жизнью, – смеется посланник. Но я больше не обращаю на него внимания.