Шутка костлявой девы

Мы не слушаем то, что и так уже знаем, а только внимательно смотрим по сторонам. Мимо проплывают радужные пузырьки шампуня, выбившиеся из венков подгнившие цветы и мелкий мусор, наподобие целлофановых пакетов, цветной бумаги из-под продуктов и прозрачных бутылок.

Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что это и есть та самая величественная река, которую все так почитают. Ведь для индуса смысл жизни – прийти сюда и совершить священное омовение.

Неожиданно из воды что-то высовывается: серая масса с отрывающимися полосками кожи.

– Что это? – в суеверном ужасе спрашиваю я.

– Они верят, что те, кто бросит прах в реку, обретут вечное спасение, – объясняет мне Рой.

– По-твоему, это прах? – указываю я на труп.

– Нет же, это останки.

Лодочник тычет пальцем на небольшое здание:

– Это ***. Там кремируют людей, и затем родственники развеивают прах над рекой. Правда, не у всех хватает денег, потому приходится сжигать труп наполовину или не делать этого вовсе.

Это то, что я понимаю из его длинной речи на ломаном английско-русско-индийском. Я давно не разговаривал на русском, лучше бы он изъяснялся на родном наречии, которое за долгие двадцать лет скитаний по Индии я научился понимать. Сейчас я грязный сорокалетний дистрофик.

– Не сжигают детей и беременных женщин, так как они безгрешны, – добавляет он.

Около нас проплывает раздутая от воды женщина. Ее лицо синее, глазниц нет, а огромная грудь, объеденная рыбами, оголена.

– Мы не скрываем, что Ганг загрязнен, – говорит индус, наблюдая за нашими искаженными лицами, – однако виной тому не люди. Это все заводы, скидывающие отходы в Священные воды Ганга. Мы – простой народ – не виноваты. Правительство – всему причина.

Я думаю о том, что можно винить кого угодно, кроме себя. Так же поступал и я раньше, но не теперь. Пришла пора возмездия. Судьба отыгрывается на мне. Уже много лет я еженощно мучаюсь кошмарами, в которых мне видится Кира, Мира с ее погибшим братом и бедная Видья. Это люди, которым я испортил жизнь. Взявшись за руки, они водят вокруг меня хоровод, а я сижу на земле и снизу смотрю на мертвые лица.

Течение укачивает меня. Мимо проплывает лодка с завернутым в праздничную ткань человеком. Но это уже не вызывает бурной реакции. Люди в нашей лодке только провожают бывшего человека глазами.

– Наверху река Ганг берет свое начало. Там вода молочного цвета… Только самые верные паломники поднимаются туда.

Настороженно смотрю на радостное лицо Роя. Видимо, нам предстоит долгий путь вдвоем.

– В Ганготри, – отвечает лодочник, – там, где Ганг берет свое начало. Это высоко в горах.

Глава VIII Река жизни

Мы в Ганготри. Высота три тысячи метров. Перед моими красными от болезни глазами – ледяной поток и люди, черпающие воду руками. Некоторые моют голову, другие же плещутся, как дети, разбрызгивая священные капли на не менее священные камни.

Рой настоял на том, чтобы мы пошли сюда пешком. Это было совсем не просто, но мы дошли.

– Смотри, тут вода молочного цвета.

– Да, – подтверждает Рой, – так и должно быть. Ганг – дочь гор. У гор снежные вершины, поэтому река белая, как молоко. Вода, дарующая жизнь.

Эта версия не кажется правдоподобной, но приходится поверить в нее, ведь другого объяснения нет. Мы купаемся в реке и пьем воду, тут она и правда чистая и приятная на вкус.

Когда солнце заходит, людей становится меньше. Мы сидим в тени дерева и наслаждаемся вечерней прохладой. Мой спутник предлагает еще раз сходить к реке.

– Говорят, если испить воду у истока Ганга, будешь жить сто лет, – говорит Рой и жадно пьет.

На этот раз я воздерживаюсь. У меня нет желания жить вечно. Если бы вместо воды был яд, я бы без колебаний зачерпнул его.

С наступлением ночи ложимся спать под деревом. Комаров здесь, к счастью, почти нет.

Последующие несколько месяцев спускаемся по реке вниз, и каждый раз Рой становится молчаливее. Он пьет воду и делает священные омовения.

На мои вопросы товарищ отвечает только, что близок к познанию истины. Идет время, мы не останавливаемся и продолжаем путь. Иногда к нам подходят люди. В основном туристы. Они спрашивают советов, и Рой, конечно же, дает ответы. Часто это полная чушь – то, что он говорит, но люди все равно отходят от нас с просветленными лицами и с благоговением, если не сказать – с почитанием, желают просветления и долгой жизни.

Туристы принимают нас за индусов.

В один из дней садху просто ложится на землю и больше не встает. Привычка не обращать внимания на его странности берет вверх. Например, на его неподвижность. Возможно, он впал в нирвану или крепко заснул. Но проходит день, и я, наконец, подхожу к нему. Дотрагиваюсь и переворачиваю. Лицо уже окаменело и начинает высыхать. Обтянутые мертвой кожей кости.

– Рой? – он молчит. – Рой! – кричу я. Все та же тишина.

Мне не остается ничего, кроме как смириться и тащить его к реке. Одежда нагрелась от солнца, до нее неприятно дотрагиваться. Приходится брать его за ноги и тянуть. Я думаю, он бы хотел именно этого. Поднять его на руки я не в силах, поэтому, чтобы доставить друга к реке, уходит около часа.