Шутиха

«Читали Короля Стефана? — воодушевился кто-то, хрипя сорванным горлом. — Как, вы не читали Короля?! Жил-был клоун-паучок, паучок, взял он деток в кулачок и молчок!.. Детки плачут: „Горячо!“, а он их когтем за бочок... Тут откуда ни возьмись маленький комарик, бедным деткам он несет маленький кошмарик!.. И от третьего лица — ламца-дрица-оп-цаца!..»

— Цыц! — погрозил Заоградин пальцем, спускаясь в зал. Шизофреник-невидимка захлебнулся очередным пассажем и умолк навеки.

— Как вам наш поэтический вечер? — в мертвой тишине спросил Мортимер Анисимович. — Я хочу, чтобы так было всегда. Мне так нравится.

— Вы сумасшедший?

— Возможно. Но даже если вы правы, кому это мешает?

— Прекратите немедленно ваш балаган!

— Это вы, душенька, прекратите наш балаган. И возвращайтесь в свой. Однако на работу пора.

Он присел на ступеньку, хлопнул себя по макушке и засвистал ополоумевшим будильником:

Солдат — полком, бес — легионом горд,
За вором — сброд, а за шутом — всё горб!..

Свет прожектора взвился, оборачиваясь смятой простыней.

Проснувшись, Галина Борисовна еще некоторое время лежала с открытыми глазами, вспоминая сон и пытаясь отыскать в душе крохи былого страха, но мало что вспомнила и ничего не нашла.

Глава седьмая «ШУТКИ ШУТКАМИ»

Утро красило нежным светом.

Все подряд.

Это вообще было особое утро, близкий родственник Тома Сойера с его знаменитым забором, — потому что красить принимался любой, кто в этот вторник соприкоснулся с утром. Например, Гарик, вскочив ни свет ни заря, сосредоточенно закрашивал йодом трагический порез от опасной (да-да, очень, ужасно, невообразимо опасной!) бритвы. Двое ранних маляров красили в розовый с зеленым горошком ограду дома напротив: там царствовал Иоанн Васильевич Кац, грозный владыка кафе-шантана «Кац-монавт». Наша же героиня принимала в общей красоте посильное участие: творила чудеса макияжа, вздыхая по ушедшей в туман юности. Зеркало-трельяж подтверждало вздохи, отчего возникло странное желание: раскрасить щеки помадой в индейском стиле «делавар», оседлать автомобиль и мчаться в «Сафари» покупать винчестер. Не тот, что от компьютера, а тот, что от врагов. Или все-таки дозвониться Настьке, вождихе команчей, совершенно неуловимой после субботнего явления шута народу.

Подивившись собственным причудам и употребив во благо завтрак, поданный крапчатым Гариком, она вышла на улицу.

— Здорово, Галчище!

— Здравствуйте, Влади... Вован! — вспомнила, к счастью, как соседу приятно зваться.

Шут был при хозяине: гасал наперегонки с Баскервилем. Впервые этот амбал в тельняшке показался если не симпатичным, то хотя бы терпимым. По сравнению с тем ужасом, которое имели сомнительное счастье лицезреть в субботу... «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй!» — всплыл из школьного прошлого эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву» Александра Радищева, чей дед, Афанасий Прокофьич, кстати, подвизался в потешных у Петра I. Впрочем, речь об эпиграфе — и, целиком разделяя мнение академика Тредиаковского, автора «чудища обла», применительно к Настькиному уроду, Шаповал вздохнула с душевной скорбью: «Уж лучше бы лаяй...»

Как Лица Третьи, высокоэрудированные, согласившись с этим мнением, не преминем добавить: именно академику Тредиаковскому министр Волынский заказал стихи для знаменитой шутовской свадьбы в Ледяном доме, вскоре за халатность в исполнении поручения избив поэта и велев его высечь. Оскорбленный Тредиаковский, человек от природы щуплый и сутулый, в досаде повздорил с неким Антонио Педрилло, любимым шутом императрицы Анны, гордо спросив: «Да знаешь ли ты, шут, что есть знак вопросительный?» — «Конечно, знаю, — нашелся Педрилло, в прошлом отличный скрипач и кулинар. — Это такой маленький горбун, задающий дурацкие вопросы!»

Кругом шуты, и нет от них спасенья...

— Куда в такую рань? На пахоту? Прикинь слоган: «Вторник зовет!»

— Сына из интерната хочу забрать. Перед работой.

— Молоток! Пацан — это святое!

Мирон привычно распахнул дверцу машины. На щеке шофера красовался след сурьмяной киновари: видимо, и он с утра успел что-то покрасить.

При повороте с Бездомного на Перекладных в сумочке очнулся мобильник:

— Галюнчик?! Это гениально! Нет, это положительно гениально! Поздравляю!

Голос и манеру Лешки Бескаравайнера, кумира истеричек, было трудно не узнать.

— С чем именно? — Шаповал предпочитала сразу расставлять точки над «i», «ё» и прочими нуждавшимися в точности буквами.

— Я их видел!

— Кого, Лешенька?

— Твою дочь с шутом. Галюн, это замечательно! Потрясающе! Выше всяческих...

Телефон разразился серией хрипов, после чего высветил: «Связь прервана. Абонент находится вне зоны досягаемости». Предусмотрителен, чертушка! Секундой позже хозяйка сама бы прервала связь. Не хватало еще выслушивать издевательства. И от кого? От Лешеньки, верного друга! Даже его традиционный «Галюн!» от обиды превращался в гадкий, дурно пахнущий «гальюн»...

Котик выбрался на оперативный простор и дал газу.