Шут

'Неужели и я так выглядел после болезни? — подумал он, таращась на Нар. Принцесса была худа и бледна, лишь черные глаза, как и прежде, колдовским огнем сверкали из-под неровной мальчишеской челки.

Руальд медленно поднялся и подошел к Шуту.

— Здравствуй, Патрик… Как ты?

— А… — он все еще растерянно хлопал ресницами. — Да… нормально. Хорошо. Не помню только ничего, — и виновато улыбнулся, разведя руками.

— Напугал ты нас. Никто не мог понять, что с тобой случилось… ни дозвать, ни докричаться.

Шут отмахнулся.

— Да ну, ерунда, просто обморок. Расскажите же мне скорее, что было после! И… можно украсть у вас кусочек гуся? — он облизнулся, кивнув на изысканно сервированный стол.

— Да хоть всего, Пат, — Руальд взял его за плечо, подталкивая к свободному креслу. — Рассказывать-то особо и нечего, — усмехнулся он, неловко пытаясь отрезать левой рукой гусиную лапку. — Как ты и сказал, вскоре карету нагнал Дени со своими ребятами. Они не поняли, что случилось с рыцарями… Их будто всех околдовали. Мы спокойно вернулись в Золотую и въехали в Солнечный Чертог через главные ворота. Как положено, порадовав горожан красивым шествием.

— И гулкий звон сотен копыт наполнил город в этот солнечный день, возвещая о возвращении истинного короля, — ухмыляясь, промурлыкал Шут.

— Именно. Наивные горожане, похоже, так и не поняли до конца, что готовилась измена. И были очень удивлены, увидев моего брата связанным и навьюченным на кобылу, точно куль с навозом, — Руальд наконец справился с ножкой и, довольно хмыкнув, сбросил ее с кинжала к себе в тарелку.

— Что же будет с ним теперь? — Шут тоже откромсал себе кусочек посочней.

— Не знаю, — король помрачнел. — Он все же мой брат… Мы никогда не были особенно близки, но покойная матушка учила нас любить друг друга… О, молчи, Пат, я знаю… сейчас это звучит как насмешка… И все же. И все же… — Руальд тяжело вздохнул. Подлил себе вина. Сделав долгий глоток, поставил кубок на стол и какое-то время задумчиво крутил его из стороны в сторону. — И все же. Однажды, когда мне было двенадцать, а ему семь, отец взял нас с собой в лес. Это была не охота, просто конная прогулка. Я очень гордился своим новым жеребцом. Агат… вороной красавец… А у Тодрика был невысокий конек, старый и смирный, как монахиня. Брат не любил его и завидовал мне. Я же… откровенно красовался перед ним. Дразнил и давал понять, что все лучшее в этой жизни — для меня. Не больно-то я умен был тогда… В какой-то момент Тодрик пришел в ярость, он не всегда был таким сдержанным, как теперь… выхватил свой детский кинжальчик и хотел воткнуть его мне в бедро, но промахнулся, ранил жеребца. Агат сбросил меня и ускакал. Потом его нашли, конечно… Но больше я на этого коня не садился. А в тот день отец долго беседовал с нами. Пытался объяснить двум разъяренным мальчишкам, что значит быть братьями… Мне кажется, Тодрик его так и не услышал…

Пока король говорил, Шут рассматривал Нар. Тихонько так, из под ресниц, пряча взгляд за бокалом. Принцесса изменилась. Она будто стала старше и… острее. Именно это слово приходило Шуту на ум. Энергия, исходившая от Нар, казалась ему колючими шипами, заточенными лезвиями.

Когда Руальд со вздохом умолк, Шут не выдержал:

— От тебя больно, — сказал он.

Принцесса отложила в сторону короткий нож, которым разделывала мясо, и посмотрела на Шута долгим странным своим взглядом.

— Да, — произнесла она наконец. — Но лучше быть болью, чем испытывать ее.

Шут не совсем понял эти слова, однако счел излишним задавать другие вопросы и промолчал, опустив глаза в тарелку.

— Я вот думаю, не обойтись ли мне с Тодриком так же, как хотели обойтись со мной, — проговорил Руальд, оставив без внимания Шутову бестактность. По всему стоило бы вынести ему смертный приговор… Но я не хочу. В тот день я дал слово отцу, что никогда не причиню вреда брату. Опрометчивое обещание… и если уж я вынужден нарушить его, то хотя бы руководствуясь разумом, а не порывами эмоций. Я не желаю отнимать жизнь Тодрика, но мне необходимо лишить его возможности и дальше плести интриги за моей спиной.

— Но Руальд! — воскликнул Шут сердито. — Если ты отрубишь ему руку, это лишь сильней озлобит принца, вовсе не сделав его менее опасным!

— А кто говорил, про руку? — приподнял бровь Руальд.

— Что же тогда? — Шуту стало не по себе. С момента возвращения в Золотую король вновь стал говорить и мыслить… странно. Ему никогда не была свойственна жестокость. И прежний Руальд скорее уж заставил бы советника перерыть закон вдоль и поперек в поисках повода лишить Тодрика права наследования. Ему и в голову не пришло бы отрубать брату разные части тела.

Руальд промокнул салфеткой жирные от гусиного сока губы и медленно произнес:

— Полагаю, все проблемы решатся сами собой, если мой брат лишится зрения.

— О, боги! — Шут вскочил из-за стола, едва не опрокинув свой бокал. — Нет! Ты не должен, этого делать! Это… нельзя! Ты же сам потом не простишь себе!

— Сядь, Пат! — рявкнул король. — Сядь и успокойся! Кто ты такой, чтобы учить меня?! — лицо монарха исказила гримаса гнева.