Шут

— Наверное, так и должно быть с тем, кто закрывался от Силы столько лет. Будь осторожен. Думаю, сегодня ты получил хороший урок. Конечно, такая энергия не может наполнять тебя постоянно. Для того, чтобы творить подобные вещи, — она кивнула на не небо в оконном просвете, — нужно иметь очень крепкую связь с Потоком. А это… не всегда получается. Ты и сам только что признался, что сейчас не чувствуешь Силу в себе, — принцесса помолчала. — Знаешь, а я рада, что ты сумел вернуть свою вторую судьбу. Жизнь мага не бывает легкой, но даже самые тяжкие испытания — справедливая цена за этот дар. Только… я прошу тебя, глупый мой шут, будь осторожен! Ведь не ударь я тебя сегодня, ты не вернулся бы сам. Тебя уже почти унесло. Эта ловушка всегда будет поджидать тебя, всегда… разве что со временем ты научишься лучше контролировать свое присутствие в Потоке. Если тебя унесет… можно уже никогда не вернуться.

— Да… я знаю. Мне говорили. Вчера… вчера было тоже самое. Но… я вовремя почувствовал… успел…

— У тебя хватило сил выйти из Потока, когда он уже овладел тобой?!

— Нет, — Шут смущенно улыбнулся, — я просто… истратил все. Немного помог гвардейцам…

— А! Я так и думала, что это ты уговорил рыцарей Тодрика вздремнуть в дорожной пыли.

— Но… Как ты догадалась?

— Почувствовала, — Нар остановилась у очередного окна, позволив солнечному лучу осветить ее профиль. 'Не так уж она и некрасива', - подумал Шут, с удивлением замечая в этом лице нечто, сокрытое от него ранее.

— И что же с ними стало? Я так и не спросил у Руальда…

— Что им будет… Ты же добрый. Только бури страшные и умеешь делать, — она весело ткнула его локтем под ребра. — Опамятовались спустя пару часов и по большей части ждут суда.

— В темнице?

— Нет… Пока на свободе. Но, полагаю, наш король имеет полное право осудить их так строго, как ему захочется.

— Тогда полдвора можно на эшафот отвести…

— Да уж… Верными ваших подданных не назовешь.

Шут лишь вздохнул, что тут скажешь…

Ступени закончились, и он отворил перед принцессой дверь на открытую галерею, что опоясывала дворец изнутри. Точеные витые арки выходили прямо в сад, искрящийся на солнце свежим снегом.

— Красиво… — промолвила Нар, собирая белый комок с перил. Она слепила крепкий ледяной шарик и бросила Шуту. Тот поймал не глядя и, улыбаясь, кивнул на остатки сугроба, что украшал ограждение галереи. Принцесса поняла — она сделала еще пару снежков и, один за другим, послала их Шуту.

— Всего три? Я могу удержать в два раза больше! — он подкидывал и ловил ледяные шары, стараясь думать только о холодных струйках воды, стекающих по ладоням в рукава куртки… а не о сплетении тонких шрамов, которые расчертили руки Нар подобно тончайшей паутине. Он боялся даже представить, как ей достались эти отметины и сколько боли они принесли.

— Это не так страшно, как тебе кажется, шут, — сказала вдруг Нар. — Они пленили мое тело, но не разум. А порезы от ножа не сравнятся с ударом меча.

Шут смущенно опустил глаза и, уронив один шарик, позволил остальным упасть следом.

Принцесса подобрала ледяной комок и задумчиво покатала в руках.

— Ты все еще ненавидишь меня?

Этот вопрос застал Шута врасплох. Он моргнул, открыл было рот, чтобы сказать 'нет', но потом вспомнил казнь Руальда, полные отчаяния часы, проведенные у постели короля… ту ночь отчаяния, когда набирался решимости принять кару вместо него… и лишь плотней сжал губы, отвернувшись от принцессы. Простить ей все это было слишком трудно.

Там, в Брингалине, Шут пережил то, что не пожелал бы даже Тодрику… Самый страшный кошмар, тот, что привиделся ему после возвращения из Улья, почти воплотился в реальность.

Он простился со своей рукой… Он простился со своей судьбой.

Шут действительно простился с ней. Он не играл, не притворялся, не кокетничал с небесами и тем человеком, что уже приготовился занести свой меч над плахой.

Только тишина пустой комнаты была свидетельницей этого решения. Этого ужаса, слез и последнего — последнего в жизни! — полета первых попавшихся под руку предметов… Как он жонглировал!.. Каждое движение было подобно слову в песне. Подобно крику. Подобно предсмертной агонии. Шут крутил и крутил эти бесконечные каскады, пока руки не онемели, пока глиняная бутыль не разлетелась на куски, ударившись об пол.

Перед взором Шута в ту ночь развернулась вся его будущая жизнь — убогая и жалкая жизнь артиста-калеки, который больше никогда — НИКОГДА — не сумет перебросить даже трех мячиков, пройтись колесом или взмыть в воздух, оттолкнувшись от перекладины… Он видел таких людей… сломанных не столько увечьем, сколько невозможностью и дальше заниматься своим любимым делом. Людей с потухшим взором, поникшими плечами… Многие находили себе новое занятие — становились простыми комедиантами, кукольниками или выучивали животных забавным трюкам… что угодно, лишь бы 'не выпасть из балагана'.