В то утро Жванецкий в доме его друзей Инги и Валерия Пашковых провожал нас из Одессы, с юморины, которая окончательно из праздника города свернулась в праздник для своих, но зато какой! И потом надо же помнить, что такое «свои» вокруг Жванецкого, когда он вступает в город де Рибаса и Бабеля. В 93-м Михал Михалыч Жванецкий въезжал сюда практически на белом коне. Роль белого коня исполнял синий «мерседес», встречавший его у поезда в знак любви и благодарности спонсорских кругов как полномочных представителей свободной экономической зоны. Ура. Справедливость торжествует. Синий «мерседес» увозит нас на тот же вокзал, и Миша Жванецкий устраивает на проезжей части небольшой парад-алле. Незнакомые люди вылезают из своих автомобилей, чтобы обнять любимого писателя, который кажется таким счастливым со стаканом пива в руке, в обществе земляков, кордебалета обворожительных подруг и милых сердцу товарищей по борьбе, глядящих на него влюблённо, на прекрасном таком веселе в первый солнечный из этих апрельских дней в трехстах метрах от моря в Аркадии, счастливой, райской, пасторальной стране, где нравы как бы вновь изначально дружелюбны и просты, что в высшей степени свойственно мягкому курортному климату.
Веселый король, гармоничный благоразумный правитель, отдающий только те приказы, которые не составляет труда к общему удовольствию выполнить.
Таким было место, где родился, жил, да и сейчас подолгу живет его гений.
Двусмысленный бой с мельницами продолжался не один десяток лет.
Из одних помпезных кабинетов номенклатурный народец, сровнявший одесскую неповторимость, отравивший море, сгноивший одесское капитанство, – перешел в другие. От его правофланговых по-прежнему многое зависит. Но время взялось перешутить Жванецкого и переосмыслить расстановку сил.
Раньше он всласть издевался над начальством, надрывал животики здравомыслящей публике и увертывался, как Арлекин, от тумаков. Теперь начальство полюбило его (настолько, что разобиженный мэр Одессы Гурвиц глупейшим образом пытался лишить Мишу почетного гражданства за отказ от участия в избирательной кампании).
- Когда вы поняли, что «все мы в ловушке под названием земной шар»?
- Когда увидел, что мои друзья в Израиле несчастнее тех, кто здесь. Мои близкие, немолодые друзья, которые не смогли и никогда не смогут там приспособиться. «Я работаю в больнице», - говорит мне главный конструктор Одесского завода. Он помощник санитара... Тяжёлая тема.
- А для себя вы этот вопрос ставили?
- Каждый нормальный человек ставит для себя этот вопрос.
- Вы же сами справедливо пишете: «Миша, у тебя такой жанр»...
- Да, с моим жанром никуда не денешься. Но в нашей стране никогда - Вы несёте еврейство как крест?
- Еврейство всегда крест.
- Но вы лично это ощущаете?
- Может быть, благодаря Одессе — не так остро. Русские приобрели здесь этот заразительный язык, этот - я не люблю слово «ментальность» — способ мышления... И эта взрывчатая смесь разных кровей, степи, моря — она всех уравнивала. Поэтому я так люблю возвращаться в Одессу. Нигде, кроме этого города, ни в одной точке земного шара я не буду таким, как все. Да ещё с моим жанром.
После этого разговора прошло двадцать лет. Наступило 2 мая 2014 года. И в Украине, да и в самой Одессе сказали, что Жванецкий ее предал.
Состав одесской крови изменился настолько, что в городе за одним столом можно было бы усадить тех, кто понял, какое личное горе обрушилось на этого "гения места". Траур был всенародным, да. Но мало кто плакал над гробом Одессы.
- Теперь только в душах останется прежняя Одесса, великий солнечный город, давший каждой земле по скрипачу, по ученому, по писателю, и на прощание раздавший всему миру свой юмор. А юмор - это единственное, что гасит ненависть. Но оказалось, что ненависть можно привезти, а юмор - вывезти. До свиданья, мирный город. Траур можно было и не объявлять... Тяжелее этих дней в Одессе с войны не было.
Эти слова Жванецкого патриоты всех мастей умудрились вывернуть на такую изнанку, что не отмоешься. Юмора ему жалко! Траура он не хочет! За дачу или где там переживает!
Я, конечно, знала, что политика и война делают что-то с душами и мозгами людей, что-то страшное и неизлечимое. Но у меня темнело в глазах, когда я читала эти комментарии. Многие слышали байку Михал Михалыча о том, как американский импресарио пытался понять текст о раках. "А что смешного в том, что маленькие омары стоят дешевле больших? И что, он действительно у вас популярен?" Невозможно объяснить, почему смешно. Но оказалось, что невозможно объяснить, и почему больно. Юмор вывезли. На его место высадили ненависть. Которая отлично прижилась, как и повсюду - ненависть святая мертвородящая на крови.
Я давно не видела Жванецкого нигде, кроме телевизора. И могу только догадываться, что происходит с гением места, когда оно приходит в упадок, когда гений понимает, что он свое место пережил.
Другого глобуса у нас нет.