Шрам

– Я думаю… – сказал Иоганнес, делая знак другим, – я думаю, мы сейчас увидим конечность.

По воде проходила судорога, а потом на время все опять успокаивалось. Морщины на коже появлялись все чаще. Здесь с каждым биением аванкова сердца проявлялась сеть огромных вен – замысловатая, словно трещины на разбитом стекле, – очерчивались горообразные мышцы. Свет спугивал крабов, которые опрометью бросались в складки аванковой кожи.

Вода была полна примесей. Свет выхватывал потоки матовой жидкости, напоминающей чернила.

– Что это? – прошептал Иоганнес, и Круах Аум что-то написал для него на листе бумаги.

Кровь.

Еще одно биение сердца – и вода наполнилась темной жидкостью. Она быстро растворилась, разойдясь во всех направлениях. Свет фонаря пробился через сгустки крови и засверкал на чем-то вдали – на плотной, ровной поверхности.

Акванавты замерли в изумлении – это была металлическая кромка армадской узды. На ее поверхности образовалась корка из останков ракушек, давно уже убитых давлением, и жизнеформ, обитающих на этой глубине. Один угол, один зажим охватывающей тело аванка упряжи.

– О боги, – прошептала Чион. – Может, это мы виноваты. Может, все дело в этих застежках, уздечках… может быть, они вызвали у него раздражение.

«Ктенофор» проплыл назад через сгустки крови над телом аванка. Кровь фонтанировала откуда-то позади возвышений на его шкуре.

– Смотрите! – воскликнул Иоганнес. – Вон там!

В двадцати футах под ними шкура аванка была содрана, и оттуда что-то сочилось. Это было похоже на раскопки – широкая рваная траншея глубиной не меньше тридцати футов и длиной во много ярдов, искривляясь, исчезала в темноте. Внутренние ее стенки представляли собой комковатую массу разрушенных ячеек, загрязненную остатками вязкого гноя. Сгустки полужидкой субстанции прямо на глазах отрывались от тела и устремлялись вверх, а за ними – лоскуты материи.

В самой глубокой части раны, в ее основании, фосфор высвечивал влажное красное мясо.

– Джаббер его задери! – прошипел Иоганнес. – Неудивительно, что он остановился.

Круах Аум принялся что-то бешено писать, потом поднес клочок бумаги к свету. «Это для аванка ерунда – представьте себе его размеры, – прочитал Иоганнес. – Должно быть что-то еще».

– Смотрите, – прошептала Чион. – Кромки этой раны… Они не соприкасаются с уздечкой. Здесь что-то другое. – После этого на несколько секунд воцарилось молчание. – Мы что-то упустили.

Рваная кожа аванка поднималась с обеих сторон от акванавтов, спускающихся в траншею в теле животного.

Словно исследователи какой-то затерянной реки, они намеревались обнаружить источник раны.

V-образный разрыв в аванковой плоти уходил далеко вперед, но поглощался темнотой. С каждым ударом сердца вокруг них начинал бить фонтан крови, ослепляя их на несколько секунд, пока его не уносила вода.

Под ними происходило какое-то движение. Движение наблюдалось и по сторонам – падальщики вгрызались в обнаженное аванково мясо.

Батискафос медленно двигался в сени этой мясной расщелины, и все в маленькой металлической капле думали, хотя и не произносили вслух: «Кто же это сделал?»

Они повернули вместе с изгибом раны, когда перед ними возникли твердые кромки разгрызенной кожи. «Ктенофор» развернулся в воде.

– Вы видели – там что-то двигается?

Лицо Чион побледнело.

– Вон там! Там! Видели? Видели?

Тишина. Фонтан крови. Тишина.

Иоганнес попытался разглядеть то, что увидела Чион.

Рана расширяется. Они на краю глубокой впадины. В ее основании кровь и гной. Шириной она в несколько десятков ярдов. Это и есть рана аванка.

Что-то движется. Иоганнес видит это и вскрикивает, остальные вторят ему.

Под ними в крови происходит движение.

– Боги милостивые, – шепчет Иоганнес, и голос его замирает, переходя в мысль. Боги. Здесь происходит что-то неизбежное и страшное.

«Ктенофор» раскачивается под новые вскрики. Что-то ударяет по его поверхности.

Часть мозга Иоганнеса оцепенела, и он думает: «Мы должны понять причину и вылечить его, понять, что с ним, и вылечить, отсечь, что загнило, и вылечить», – но по мере того как акванавты спускаются в яму – в центр болезни, – поверх этих мыслей, подавляя их, воцаряется страх.

(«Он был во мне с того момента, как волны сомкнулись над нами».)

Гнилая кровь под ними пульсирует в странном ритме. Батискафос снова вздрагивает – что-то невидимое ударяет его. Чион начинает причитать.

Медленно поворачивая голову и чувствуя, как внезапно остановилось время, Иоганнес видит, как руки женщины-струподела, неповоротливые и медлительные, точно культи, манипулируют рычагами. Чион дает задний ход, пытаясь увести аппарат, но на «Ктенофор» обрушивается еще один удар, и батискафос неустойчиво раскачивается.

Иоганнес слышит, как визжит вместе с Чион: скорей отсюда, скорей отсюда.

Что-то снаружи ударяет по люку «Ктенофора».

Иоганнес в страхе вскрикивает, глядя на озеро крови внизу.