Шоссе Линкольна

— Гомер начинает повесть in medias res, что значит: «с середины вещей», то есть с самого важного. Он начинает с девятого года войны, когда герой Ахилл предается гневу в своем шатре. И с тех пор многие прекрасные истории о приключениях именно так рассказывались.

Билли посмотрел на брата.

— По-моему, наше приключение уже началось, Эммет. Но я еще не могу его описывать, пока не узнаю, где его середина.

Дачес

Мы с Вулли лежали на кроватях в гостинице «Хауард Джонсонс» милях в пятидесяти к западу от Чикаго. Когда проехали мимо первой, сразу после моста через Миссисипи в Иллинойсе, Вулли восхитился оранжевой крышей и голубым шпилем. Когда миновали вторую, он сильно заморгал, как будто испугался, что ему мерещится или что я езжу кругами.

— Ты не волнуйся, — сказал я. — Это просто «Хауард Джонсонс».

— Хауард кто?

— Это ресторан и мотель. Куда ни поедешь, они всюду — и всегда вот такие.

— Все?

— Все.

К шестнадцати годам Вулли успел побывать в Европе не меньше пяти раз. Он был в Лондоне, Париже и Вене, бродил по залам музеев, посетил оперу, поднялся на Эйфелеву башню. А на родине Вулли по большей части мотался между квартирой на Парк-авеню, домом в Адирондакских горах и кампусами трех частных школ в Новой Англии. Тем, что не знал он об Америке, можно было заполнить Большой каньон.

Когда мы проезжали мимо входа в ресторан, Вулли оглянулся назад.

— Двадцать восемь сортов мороженого, — с удивлением прочел он.

Час был поздний, мы устали, проголодались, и, когда Вулли увидел на горизонте голубой шпиль, выбора не оставалось.

Вулли много раз ночевал в отелях, но в таких, как «Хауард Джонсонс», — ни разу. Когда мы вошли в номер, он стал обследовать его, как детектив-инопланетянин. Он открыл стенные шкафы и с изумлением увидел утюг и гладильную доску. Открыл тумбочку у кровати и с удивлением увидел там Библию. Потом зашел в душ и тут же вернулся с двумя кусками мыла.

— Каждый завернут отдельно!

Освоившись, Вулли включил телевизор. Экран зажегся, и появился Одинокий ковбой в шляпе еще белее и больше, чем у шефа Боярди. Он наставлял молодого бандита, объясняя, что такое правда, справедливость и американский образ поведения. Видно было, что молодой теряет терпение, и, когда он готов уже был схватиться за свой шестизарядный, Вулли переключил канал.

Теперь сержант Джо Фрайдей в костюме и шляпе внушал то же самое молодому отщепенцу, который возился со своим мотоциклом. Отщепенец тоже терял терпение. Но когда он уже готов был, казалось, швырнуть сержанту в голову гаечный ключ, Вулли переключил канал.

«Ну, поехали теперь», — подумал я.

И в самом деле, Вулли продолжал переключать каналы, пока не напал на рекламу. Он убрал звук, подбил подушки и расположился поудобнее.

Вулли в своей стихии. В машине его завораживали звуки рекламы без картинок. Теперь ему хотелось картинок без звука. Когда реклама закончилась, Вулли выключил свою лампу, сполз пониже и, заложив руки за голову, стал глядеть в потолок.

После еды он принял несколько капель своего лекарства, и я думал, что сейчас они произведут свое волшебное действие. Поэтому немного удивился, когда он заговорил.

— Слушай, Дачес, — сказал он, глядя в потолок.

— Да, Вулли?

— В субботу вечером, в восемь часов, ты, я и Эммет с Билли сидим за столиком около музыкального автомата — и кто еще там будет?

Я лег и тоже посмотрел в потолок.

— У Лионелло? Давай подумаем. В субботу вечером будет несколько шишек из городского совета. Боксер и сколько-то гангстеров. Может быть, Джо Димаджио с Мэрилин Монро, если они в городе.

— И все будут у Лионелло в один вечер?

— Так уж это заведено, Вулли. Ты открываешь ресторан, куда невозможно попасть, и все хотят туда.

Вулли подумал.

— Где они сидят?

Я показал на потолок.

— Гангстеры за своим столом, соседним с мэром. Боксер с певичкой — ближе к бару, ест устрицы. А Димаджио с супругой — за столом рядом с нами. Но вот что главное, Вулли. За столом ближе к кухне сидит невысокий лысоватый человек в костюме в полоску, один.

— Я вижу его, — сказал Вулли. — Кто он?

— Лионелло Брандолини.

— Что? Хозяин?

— Он самый.

— И сидит один?

— Точно. По крайней мере, в начале вечера. Обычно он усаживается часов в шесть, когда никого еще нет. Немного поест и выпьет бокал кьянти. Проверяет книги, ответит на звонок по телефону — там есть телефоны на длинном шнуре, тебе приносят на стол. Но часам к восьми ресторан начинает оживляться, а он выпьет двойной эспрессо и ходит от стола к столу. «Ну, как мы сегодня? — говорит он и похлопывает посетителя по плечу. — Рад вас снова видеть. Проголодались? Надеюсь, да. У нас сегодня много разного». Сделав несколько комплиментов дамам, подает знак бармену. «Рокко, еще по бокалу моим друзьям». Затем переходит к следующему столу — снова похлопывание по плечу, комплименты дамам и всем по бокалу. Или же на этот раз — блюдо с кальмарами или тирамису. Но тоже за счет заведения. И когда Лионелло всех обойдет — действительно всех, от мэра до Мэрилин Монро, — все почувствуют, что сегодня вечер особенный.