– Павел, здесь женщина! – Григорий запоздало укорил приятеля за мат.
– Стащите это! Снимите! Уберите! – вопил Брыкин. – Чего ждете, олухи? Кретины, я ничего не вижу! Чем это воняет? Гадость!
– Сядь на табуретку! – Селезнев решительно взял инициативу в свои руки. – От визга ничего хорошего не будет. Моя любимая жена Клара всегда говорила: «Суета делу помеха».
– Оторви тряпку от моего лица!
– Это глазунья, – уточнил Селезнев, – вполне съедобное, вкусное блюдо. Черт!
– Что? Что? – заерзал на стуле Павел. – Долго мне еще в дерьме сидеть?
– Не отходит, – сквозь зубы процедил Григорий. – Очень странно, она как будто приклеилась.
Я подошла к мужчинам.
– Просто вы ее подцепить не можете, сейчас я отковырну.
– Живее! – злился Павел.
Я схватила ногтями белый пласт и дернула его на себя.
– Вау! – заорал Брыкин.
– Не отстает, – констатировал Селезнев.
– Невероятно! – изумилась я. – Почему?
Григорий пожал плечами:
– То, что яйцо приклеилось к лысине, объяснимо, там гладкая поверхность, но на лице...
– Освободите меня! – взмолился Павел. – Я ничего не вижу и дышу с трудом!
– Сейчас, сейчас, – засуетился Селезнев, – проковыряю дырки.
Некоторое время на кухне царила тишина, прерываемая лишь сопением Григория. Потом он воскликнул:
– Не получается! Сверху яичница жидкая, а внутри твердая, прямо каменная.
– Идиоты, кретины! – затопал ногами Брыкин. – Сволочи, дайте валидол, валокордин, водки, валерьянки! Мне плохо!
Селезнев испуганной курицей заметался по кухне, а я схватила телефонную трубку.
– «Скорая», двадцать вторая, слушаю, – раздался приятный девичий голос.
– Помогите, пожалуйста!
– Постарайтесь спокойно рассказать о произошедшем.
– У нас неприятность.
– Дальше.
– Павлу плохо.
– Больной испытывает боли?
– Похоже, что нет. Ему только неудобно дышать, и глаза не открываются.
– Больной не способен поднять веки и испытывает затруднение при дыхании?
– Да!
– Речь присутствует?
– ..! ..! ..! ..! – вновь заматерился Павел. – Пошел вон, Гришка! Мне больно!
– Изъясняется весьма бойко, – быстро сказала я в трубку. – Пожалуйста, пришлите кого-нибудь.
– Женщина, я пытаюсь понять, какой врач вам нужен, – терпеливо говорила диспетчер, – оттого и задаю вопросы. Много толку будет от акушера-гинеколога, если нога сломана?
– Брыкин не беременный, и хирург ему тоже не нужен. Скорее всего, тут поможет кожник.
– Дерматолог, – автоматически поправила девушка. И переспросила: – Дерматолог?
– Ну да, понимаете, у Павла на лице... э... э...
– Говорите четко, – приказала диспетчер.
– Яичница, – ощущая себя полной идиоткой, буркнула я.
– Не понимаю, повторите.
– У Брыкина глаза, лоб, нос и часть щек залеплены глазуньей.
– Как она туда попала?
– Свалилась с потолка, а мы с Гришей не можем ее снять!
– Почему?
– Не отдирается! Сначала Селезнев пытался, потом я, но ничего не получилось!
– Понятно, запишите телефон...
– Огромное вам спасибо, – залепетала я, получив номер. – А там что?
– Психиатрическая скорая, – соблюдая профессиональную невозмутимость, отрезала диспетчер. – Звоните, там вам непременно помогут.
Я осталась стоять с трубкой в руке. Иногда самый бредовый рассказ является чистейшей правдой. Яичница и впрямь свалилась с потолка, но попробуй объяснить сотруднице «Скорой», что ей звонила вполне нормальная женщина!
– Долго мне еще так сидеть? – снова завопил Брыкин.
– Не волнуйся, – утешал друга Григорий. – Моя любимая жена Клара...
– Забодал своей любимой женой! – заорал Павел. – Нашел авторитет! Занудная баба, совсем тебя затюкала! Как ты ее выносил? Черт! Прости, Гриша! Снимите гадость! Немедленно!
– Всем доброго утра, – загудел Исидор, входя на кухню. – Паша, зачем ты лицо и голову платками закрыл?
– Жесть! – гаркнул Брыкин.
– Это глазунья, – вздохнула я.
– С потолка, – добавил Гриша.
– Она не отклеивается, – пояснила я.
– Намертво приварилась к лицу, – уточнил Селезнев.
– Невероятно! – вякнула я.
– Тише, ребята, тише, – попросил Сидя, – невозможное возможно. В лаборатории у Нильса Бора висел плакат: «Вечного двигателя не существует. А вдруг?» Изложите мне в сжатой форме суть проблемы, без эмоциональной окраски и личного отношения. Только сухие факты.
Глава 23
Выслушав наш с Селезневым сбивчивый рассказ, Исидор постоял пару секунд, потом велел:
– Дайте бутылку.
– Которую? – услужливо спросил Григорий.
– С маслом, – уточнил Сидя.
Я сунула математику под нос пластиковую бутыль.
– Вот.
– Пожалуйста, освободите меня... – уже стонал Павел.
– Делаю все возможное, – успокоил его Сидя.
– Хорошо, – неожиданно присмирел Брыкин. – Очень противное ощущение – словно на лице лягушка сидит и лапы тихонечко сжимает. Понимаете?
– Тот, кто никогда не сажал себе на лоб и нос жабу, не способен правильно оценить твое сравнение, – ответил ему Исидор, повернулся ко мне и сказал: – Деточка, не в службу, а в дружбу, сгоняй за Мотей.
Через пять минут на кухне возник Матвей, одетый в свою любимую куртку с бархатными обшлагами.
– Ты помнишь мотор Г-двенадцать? – забыв поздороваться, спросил у друга Сидя.
– Естественно. Отличная штука получилась, – закивал Мотя. – Одна беда – там валик постоянно шел трещинами.