Шофёр

Ночная Москва отличалась от дневной, людей становилось меньше, а извозчиков гораздо больше. Появлялись гужевые повозки, они спешили доставить товар со складов в магазины, в глубокой ночи их ещё прибавится, в лавки повезут свежие продукты, а на склады – груз с товарных станций. Заблестели вывески, зазывая людей с деньгами отведать блюда с красивыми названиями, посмотреть на артистов и фокусников. Возле Госцирка на Цветном бульваре выставили клетку с медведем, подсвеченным фонарями, он рычал и высовывал лапу, пытаясь схватить очередного неосторожного зеваку. Но чем дальше от центра, тем вывесок становилось меньше, равно как и зажжённых фонарей. Здесь прохожие чувствовали себя не так уверенно, они держались светлых мест, стараясь не заходить в тень, и уж точно не гуляли по скверам и паркам, там, в зарослях, можно было сгинуть почём зря.

Травин сделал круг по 4-й Мещанской, Старой Божедомке, Самотёчной и Сухаревской площади, только на Садовом кольце возле здания Московского губернского Совета стоял милиционер и горели фонари, да в здании бывшего Института благородных девиц велись строительные работы. Сергей остановился возле сквера, примерно там, откуда вели следы к дереву, обнаруженному днём, вылез из машины, закурил, прогулялся до дома Олейник и обратно, вдыхая полной грудью свежий воздух. Фонарь стоял в десяти метрах от машины и не горел, зато огонёк папиросы отлично был виден со всех сторон, но никто не торопился бить Сергея по голове и тащить в кусты. Дворник соврал, никаких хулиганов здесь не было, только птицы щебетали. Травин было взялся за ручку двери, чтобы залезть обратно в машину, как вдруг услышал шаркающие звуки. Кто-то елозил метлой по мостовой.

Дворник, подметающий ночную Москву, ростом и телосложением почти не отличался от Сергея, мощные плечи и здоровые ручищи майка оставляла открытыми. Кроме майки, на дворнике был фартук, трусы до колен и сапоги. Травин подождал, пока фигура с метлой приблизится к «форду», кашлянул, включил фонарик, освещая незнакомца.

Здоровенный, под два метра ростом, детина вздрогнул, остановился, опершись на древко и загораживая лицо ладонью размером с лопату. Ему на вид было лет пятьдесят, простоватое лицо с носом картошкой и пухлыми губами, на глазах – очки в проволочной оправе.

– Не балуй, – сказал он, – чего надо?

Сергей выключил фонарь. Луна то появлялась, то скрывалась за облаками, разглядеть человека удавалось, лишь подойдя к нему близко, что он и сделал.

– Ты Пурищев? – спросил он наугад.

– Ну я, – пробасил дворник, на инвалида войны он похож не был. – А ты что за крендель?

– Из Москоммунхоза, подотдел благоустройства. Жалуются на тебя, Пурищев, говорят, пьёшь и фонари не зажигаешь.

– Тьху, – Пурищев сплюнул, – да пусть. Хочешь, тебе метлу дам, мети на здоровье. Только в толк не возьму, неужели из-за этого на самоходном экипаже приехал второй раз?

– Как второй? – не понял Сергей.

– Да вчерась я тоже мёл, присел отдохнуть, и тут твоя машина-то и остановилась, а потом ты ещё за мной наблюдал. Разве не так?

– Точно моя? Посмотри.

Дворник подошёл поближе, пригляделся.

– Да они все одинаковые, то ли дело упряжью, или возок, или пролётка, ну там дрожки, сразу понятно. Значит, не ты?

– Нет, – Сергей покачал головой. – Может, номер помнишь?

– Не знаю я никаких номеров, – беседа начала дворника утомлять.

– А во сколько эта машина стояла?

– Да я не помню, может, часов в одиннадцать или пораньше. Пурищев мусор убирал, никого не трогал, а ты шмыг в неё и уехал. Чуть не задавил меня, гад.

Пурищев скосил глаза вверх, припоминая, как это было, потянулся к Травину рукой, пытаясь ухватить за грудки.

– Зачем меня задавить хотел, сволочь?

– Держи, – Травин протянул ему папиросу, – не я это был.

Рука, чуть не дотянувшаяся до пиджака, ухватила курево.

– Ну не ты так не ты, – дворник легко согласился, зажёг спичку, втянул дым и снова замахал метлой, полуобернулся, – да, ты тут долго не стой, детишки шалят, когда Пурищев здесь – побаиваются, а как уйду, могут и набезобразничать.

– Эй, погоди, а вчера ты до скольких тут подметал?

– Да вот как машина уехала, ещё с четверть часа.

– Так фонарь-то почему не горит?

– Сломан, – дворник отходил всё дальше и дальше, шваркая прутьями по мостовой, – а чинить кто будет? Пурищев не будет, у Пурищева своих дел по горло, Пурищев в чистоте место держать должен.