— Что с тобой? — вскричал Дарей.
— За мной гонится Орестес! — прохрипела Лаис.
— Ты в крови! Ты ранена?!
— Это не моя кровь, — выдохнула она, откидывая край своего хламидиса и показывая младенца.
— Ребенок?! — в один голос вскричали ее друзья. — Откуда он?!
Дарей смотрел с недоумением, а лицо Фания вдруг смертельно побледнело, и он чуть слышно прошелестел:
— Милостивые боги… Ребенок?! Алфия… Его родила Алфия?! Значит, она все же понесла от Орестеса?!
Лаис не могла говорить — слезы душили ее, и она просто кивнула, не зная, чего сейчас ждать, не представляя, как поступит Фаний.
Это ребенок от человека, который разрушил всю его жизнь. Однако Фаний сам привел Орестеса на этот путь… Да, жестоко смеются над нами боги!
Это ребенок, которого Фаний так страстно хотел. Но какая же дорогая цена за него заплачена!
Не слишком ли велика оказалась эта цена? По силам ли она Фанию? Наверное, он отвергнет несчастное дитя… Что тогда будет делать с младенцем Лаис?
Она не успела ничего придумать — Фаний тихо спросил:
— Алфия жива?
Лаис покачала головой:
— Орестес заточил ее в подвале и несколько дней не подавал никакой помощи. Она родила ребенка и умерла.
— Негодяй! Убийца проклятый! — взревел Дарей, бросаясь вперед, и скоро откуда-то донеслись жалобные вопли, в которых с трудом можно было узнать голос Орестеса.
Впрочем, Лаис и Фанию было не до него. Они смотрели на слабо шевелящееся дитя. Фаний трудно сглатывал, пытаясь что-то сказать, но не мог. Наконец проговорил чуть слышно:
— Это мальчик или девочка?
Лаис растерянно пожала плечами:
— Не знаю…
Но тут же она сообразила, что на этот вопрос ответить очень просто, и посмотрела в низ животика младенца.
— Девочка…
— Это моя девочка, — пробормотал Фаний. — Моя дочь! Я назову ее Алфия.
И протянул к ней руки.
Лаис осторожно передала ему ребенка. Вид Фания, неловко прижимавшего к себе крошечное дитя, заставил ее залиться слезами.
— Идем! — всхлипывая, проговорила она. — Нужно обмыть малышку и найти ей кормилицу.
Дарей догнал их, мрачно сверкая глазами:
— Я его крепко отделал, этого убийцу! И вдобавок связал, чтобы не удрал до появления стражи! Я не я буду, если его не повесят при огромном стечении народа! После этого ты сможешь вернуться в свой дом, Фаний.
— Я похороню жену и продам этот дом, — пробормотал Фаний, не сводя глаз с пригревшейся на его руках и притихшей девочки. — Потом мы с дочкой уедем в Пирей и будем жить у моря.
— А нам пора возвращаться в Коринф! — сказала Лаис.
Коринф
— Ну все, уже все прошло, — ласково бормотала Гелиодора, поддерживая голову Нофаро. — Тебе нужно лечь.
Лаис прибежала, неся кувшин с водой и чистую тряпку. Намочила ее, обтерла рот Нофаро.
Та бессильно привалилась к стене, бледная, вся в ледяном поту.
— Все? Кончилось? — шепотом спросила Гелиодора, отодвигая широкогорлую вазу, в которую только что вырвало подругу.
Этот приступ рвоты налетел внезапно. Только девушки собрались идти на матиому по владению мышцами лона, как Нофаро схватилась за горло — и ее вывернуло бы прямо на пол, если бы Гелиодора не оказалась достаточно проворной и не успела выбросить из вазы цветы и подсунуть ее подруге.
— Да что с тобой?! — недоумевала Лаис.
— Да она небось беременна! — хихикнула Маура. — С чего бы ее иначе так выворачивало? Наверняка переспала с тем огромным уродливым стражником водоносов, который сюда постоянно таскается и пялит на нее глаза. Надо сказать наставнице, пусть проверит ее. А еще лучше дать ей спорыньи, чтобы вызвать выкидыш.
— Ты много знаешь о спорынье, — недобро улыбнулась Лаис. — Приходилось ею пользоваться?
— У меня есть уши для того, чтобы слышать, — ухмыльнулась Маура. — И я также слышала, что безошибочный признак беременности — тошнота и рвота.
— Может быть, Нофаро просто-напросто чем-то отравилась, — сердито сказала Лаис. — При чем тут беременность?!
— Я отравилась, — слабым голосом подтвердила Нофаро. — Я… Я вчера съела заплесневелую лепешку.
— Что ты врешь, — фыркнула Маура. — Вчера на обед были отличные лепешки, их только что испекли, они обжигали руки!
— Ну да, были… — бормотала Нофаро. — Но я не наелась! Меня ограничивают в еде за ужином, ведь я и так толстая, но иногда голод доводит меня до исступления… Ну, я несколько дней назад припрятала лепешку и вчера украдкой съела ее в темноте. У нее был противный вкус, но только потом я поняла, что она заплесневела.
— Ах ты жирная, прожорливая хрюшка, — выкрикнула очень довольная Маура, которая оставалась худющей и, казалось, никогда не хотела есть, в отличие от бедняжки Нофаро, обожавшей покушать. — Теперь придется вставлять тебе в рот кляп, чтобы ты не объедалась!
— А тебе бы не вредно вставить в рот кляп, чтобы не брызгала ядовитой слюной, — буркнула Лаис, с некоторым недоумением наблюдая за Нофаро, которая словно бы и не обиделась на оскорбления, которыми так и сыпала Маура. Наверное, рвота так обессилила девушку, что она почти ничего не понимала и мечтала только лечь и уснуть.