Шиша. Изгоняющие бесов

– Рады? Вижу, рады… Ну, будет, уважили. Подымайтесь, ватажники удалые! – Его голос с заметной хрипотцой прозвучал снисходительно. – Чую, вскорости все наши подтянутся, и во-от тогда… тогда мы возьмем свое! Вернем себе былое величие, наведем в этом мире свои порядки!

– Так и сделаем, атаман! – отозвался Николай Степанович, осознавая в этот момент, что отвечает не он сам, а внезапно объявившаяся в нем вторая сущность – лихой разбойник по кличке Тишка Сибирский.

– Только прикажи, атаман! – добавила Клавдия Пантелеевна, она же Лютая Верка, совершенно незнакомая личность для Николая Степановича, но хорошо известная Тишке Сибирскому.

– Что ж заладили – атаман да атаман… Нешто запамятовали, как меня величать?

– Да как же! Три сотни лет Алой Бородой тебя величали, разве можно запамятовать? – поспешно ответил Тишка.

– Верно говоришь! – Одноглазый разбойник взялся за подбородок, поросший рыжей щетиной, и потер его, задумчиво глядя вдаль. – Ничего. Борода моя вскоре отрастет. И книги мои колдовские отыщутся. Все у нас будет, как прежде. Так ведь?

– Именно так, и никак иначе! – энергично кивнула Верка.

Кивнул и Тишка – головой Николая Степановича – и подобострастно заглянул атаману в глаза, а там… Николай Степанович вздрогнул и заморгал от неожиданности. Ему показалось, будто он увидел собственный ночной кошмар, часто мучивший его в последнее время: будто он идет по дороге, и та упирается в сплошной дощатый забор. В заборе калитка – крепкая, окованная железом, с крошечным окошком посередине, но она заперта, а ему непременно надо идти дальше. Николай Степанович примеряется, чтобы перелезть через преграду, но вдруг слышит шум и крики с обратной стороны калитки. Он заглядывает в окошечко, а там – родное Дивноречье, но очень подурневшее, будто по нему Мамаево войско прошло: половина домов сожжена или в огне, на остальных видны следы разрушений, по улицам текут кровавые ручьи, земля усеяна трупами, а те, кто еще жив, пытаются убить друг друга. Понимает Николай Степанович, что идти туда – верная погибель, но не знает, как быть, ведь деваться ему больше некуда, там его дом родной, родная земля, родные люди, и теперь все это гибнет у него на глазах. И вот стоит он и смотрит, как погибают последние односельчане, а затем налетает на село стая воронов с бурыми, будто бронзовыми, клювами, и склевывает всех мертвых людей одного за другим. Иногда птицы поднимают головы и кричат. Они смотрят на Николая Степановича и как будто зовут его, приглашают примкнуть к их стае. Николай Степанович догадывается, что, если откажется, они его тоже склюют. Сон обрывается тем, что Николай Степанович превращается в такого же ворона и начинает неистово каркать. Проснувшись после такого сна, он понимает, что кричал… или каркал наяву.

Николай Степанович зажмурился и решил, что не позволит Тишке так вольготно распоряжаться его телом. Заглядывать в глаза Алой Бороды он больше не собирался.

После того как разгрузили грузовик с награбленным (почти все добытое пришлось отдать атаману), Николаю Степановичу и Клавдии Пантелеевне было позволено выбрать себе избу для постоянного проживания. Выбирать пришлось не там, где хотелось, а из тех, что стояли на отшибе: атаман собирался поселить рядом с собой других, более угодных ему «ватажников» – так он называл членов своей шайки.

Николаю Степановичу досталась изба рядом с сараем, в котором, как он подозревал, вскоре обязательно поселятся крысы или мыши, а этих мелких тварей он терпеть не мог. В дурном расположении духа он поднялся на крыльцо и одним ударом ноги сбил замок с двери вместе с петлями (чувствовалась Тишкина удаль, сам бы он едва ли сумел сделать это так легко). Первое, что он увидел, войдя в горницу, – пышное крестьянское платье, белое, с алой вышивкой, судя по всему, новое. Табличка, приколотая к платью, окончательно взбесила его (или Тишку?).

– «Хозяйка Аглая», – прочел вслух Николай Степанович, чувствуя закипающую злость. – И в купеческом доме она хозяйка, и здесь! Не жирно ли?!

Захотелось сорвать платье с вешалки, растоптать его и бросить в печь, но усталость взяла верх, и Николай Степанович ограничился тем, что достал потухший уголек из поддувала и почиркал им все платье сверху донизу, а к имени «Аглая» на табличке приписал жирную букву «Н». Получилось: «Хозяйка НАглая».

Результат его удовлетворил и даже немного развеселил. Злость поутихла. Николай Степанович отправился к высокой кровати с пирамидой пышных подушек, покоившихся на кружевном покрывале. Над кроватью тоже висела табличка, гласившая: «Не садиться». Николай Степанович скользнул по ней взглядом, хмыкнул и, решив, что с ней он разберется после, когда как следует выспится, забрался в белоснежную постель, поленившись снять сапоги.

Глава 14. Хозяин Шиши