Широкое течение

будто похудевшее лицо, сосредоточенные, немигающие

глаза. Опять брак!

«Что такое?!» — подумал он тоскливо и огляделся: в

Корпусе было тихо, пустынно, полутемно; приподнятое

вначале настроение угасало. Не вышли четвертая, пятая

и шестая поковки. Антон отшвыривал их рывками, с до¬

садой, переводил дыхание и опять поворачивался к печи,

брался за кочергу. Он вытягивал новую болванку, зажи¬

мал ее клещами, — она притягивала его взгляд слепящи¬

ми, переливающимися, какими-то чарующими тонами, —

и с мольбой и отчаянием шептал, точно в этом искря¬

щемся куске металла заключалась его судьба, его сча¬

стье:

— Выйди!.. Пожалуйста!.. Хоть один раз!.. Голубуш¬

ка!..

Но сталь мстительно кидала в лицо ему раскаленные

брызги, шипела, меркла, не покорялась — коробилась,

перекашиваясь. Антон обливался потом, каждая заготов¬

ка вытягивала силы, опустошала; у него кружилась голо¬

ва, слабели ноги, и полночная тишина гнетуще давила

на плечи.

«Ну что делать?»—думал он, устало свесив руки.—

Надо бросить сегодня, завтра еще попробую... Пойду

домой, усну». — Но не уходил. Какая-то независимая от

него сила, упрямство удерживали тут; на секунду пред¬

ставил Дарьина, его снисходительную усмешку, его го¬

лос: «Рискованно: ногти не обломай». Это заставило со¬

брать силы, кинуться к печи и выхватить еще одну бол¬

ванку.

«Я неуверенно штампую, смелее надо, крепче», —

убеждал он себя, восстанавливая в памяти приемы Дарь¬

ина, Фомы Прохоровича, их движения.

Отковал еще две детали — и испортил: у одной пере¬

кос, вторая не заполнила формы. В ярости грохнул об

пол клещами, метнулся к окну, ткнулся лбом в стекло и

заплакал — от ненависти к себе, к молоту, оттого, что

устал, что голоден, что уже поздно — за полночь, что не

удалась ни одна поковка.

И вдруг на какое-то мгновение он увидел свое село,

родную избу, прудик перед окнами, высокие ветлы, густо

закиданные грачиными гнездами, и себя — маленького

парнишку Антошку; вот он карабкается по сучьям ветлы,

все выше, выше, к гнездам, выше гнезд! Грачи всполо-

шенно хлопают крыльями, в беспокойстве кружатся над

деревьями, хрипло и надсадно кричат. А снизу доносится

тревожный и в то же время ласковый голос матери: «Ан¬

тошка! Антошка! Куда ты залез, бесенок? Упадешь ведь!

Слезай, тебе говорят! Слышишь?».

А Антошка уже выше гнезд, деревья плавно качаются

какими-то кругами, тонкие сучья гнутся; и страшно и

гладко — дух захватывает! Оттуда все кажется ему ма¬

леньким: мать внизу, изба, корова; далеко видна Волга,

заречный лес, в пойме люди косят траву, по реке идет

буксирный пароход с баржами. Красота!..

«Антоша! — зовет мать. — Да куда же ты забрался,

батюшки мои! Слезай, сынок, упадешь ведь, разобьешь¬

ся! А то я отца позову».

Но голос матери заглушается грачиным криком...

...Антон очнулся, когда Василий Тимофеевич тронул

его за плечо.

— Чего уткнулся в окошко! Солнышка ждешь? Оно

еще по Африке, небось, гуляет — когда-то вспомнит про

нашу кузницу! — Старший мастер был голосист и ожив¬

лен. — Становись скорее, я тебе подам, и домой пойдем:

поздно. — Несмотря на свою тучность, мастер двигался

легко, и когда у Антона опять не вышла деталь, встал

сам:-—Гляди, парень: металл в ручьях долгф не держи,

а то остынет, удары рассчитывай — где посильнее, где

потише. Прицелься и — накрой. Работай!

Но предосторожности и старания не помогли Антону,

и щеки старшего мастера затряслись, наливаясь краской;

он всплеснул руками, закричал:

— Экий ты растяпа! Стало быть, и вправду бестол¬

ковый!

Антон не испугался и не обиделся. Он стоял, точно

осененный чем-то. Глядя на разгневанного Василия Ти¬

мофеевича, на его забавно торчащий нос и короткие не¬

устанные руки, рассмеялся тихо и просветленно.

— Плакать надо, а ты смеешься, как дурачок, — не¬

доумевающе проворчал Самылкин и потоптался, видимо

собираясь уходить.

— Погодите, дядя Вася, сейчас, — просто и убежден¬

но сказал Антон и расправил плечи.

Василий Тимофеевич удивленно и с сомнением хмык¬

нул, выхватил пышущую жаром, ронявшую белые звез¬

ды заготовку. Антон быстро, точно играючи, выдал по¬

ковку, за ней вторую, третью... Старший мастер опять

разразился бранью:

— Что же ты мне голову морочишь, сиротой прики¬

дываешься! А ну, марш домой! — и на прощанье отвесил

Антону дружескую оплеуху.

«Только бы не утерять, ничего не забыть из того, что

сегодня понял, постиг! — думал Антон уходя.

На другой день Василий Тимофеевич встретил его

известием:

— Смену походил, и хватит с тебя. В кузнецах

нужда.

— Куда вы меня поставите?

— Куда поставлю, там и будешь ковать, — ответил

Самылкин, и лицо его застыло в непроницаемой сурово¬

сти. Тогда Антон повернулся к Полутенину и намекнул

несмело:

— Привык я к этому молоту, Фома Прохорович, че¬

стное слово.

— Оставайся тут, — молвил кузнец. — Добрый час

тебе! Не стесняйся, приходи, коли что...

Василий Тимофеевич мгновенно перестроился.

— Гляди, парень, куда встаешь! Цени!..

Назначенный бригадиром, Антон с рискованным не¬

терпением приступил к штамповке. Ему хотелось с само¬

го начала показать себя — вырваться в ряд с Фомой

Прохоровичем, с Дарьиным. Первое время он работал

осторожно, осмотрительно. Но все шло слаженно, беспе¬