Широки врата

Женщина склонила голову на руки и тихо заплакала. Слишком много свалилось на неё сразу. Тот факт, что Люди был мертв — и тот факт, что он был жив! Но был ли он жив? Сразу возникают такие сомнения, которые мучают людей, которые начинают рассматривать возможность загробной жизни. Особенно для тех, чьё мировоззрение построено на материалистической догме, и не просто истории, но и психологии, и всего остального, что находится на земле, под землей или над землей!

Женщина начала спрашивать сквозь слезы. Действительно ли Ланни считал, что это был Люди? Что еще он сказал? Рассказал ли он, что сделали с ним штурмовики? И что происходит с ним сейчас? Ей было стыдно своих слез, потому что она была уверена, что всё это все ерунда, но даже и думать об этом она не могла. Самый странный парадокс заключался в том: она не могла поверить, что Люди был мертв, если она сначала не верила, что он был жив, и она не могла поверить, что он был жив, если она сначала не верила, что он был мертв! И что она хотела, чтобы он умер в этом мире и жил в будущем, или жил в этом мире и наверняка скоро умер? Кроме того, что было дороже для нее, любовь к мужу или любовь к своим марксистским доктринам?

Эти проблемы за нее Ланни решить не мог. Он мог только рассказать ей все, что произошло, передать каждое слово, которое было произнесено. Они находились на заснеженном поле к этому времени, и он остановился на обочине дороги и вытащил свой блокнот, чтобы проверить детали.

Теперь она захотела узнать о мадам всё с самого начала, и об этих странных явлениях, сама мысль о которых казалась ей глупой два или три года назад. О Захарове и его герцогине, леди Кайар и ее муже — «Винни, Птичка, и поцелуй!» — А потом о дяде Йоханнеса Науме, и о всех других теневых фигурах, которые посещали личность мадам, как летучие мыши в сумерках, влетающие в свет, а потом исчезающие в темноте снова.

— Ланни, я должна встретиться с этой женщиной!

— Мы привозили ее в Берлин несколько раз, и вероятно это можно сделать снова. В то же время, есть то, что вы могли бы сделать сами.

Он рассказал ей, как он и его жена посетили разных медиумов в Берлине в одно и то же время, и получили то, что было названо «встречным — соответствием». То есть, составив вместе два сообщения, в этом случае они получили стих из Библии. Одна из этих женщин медиумов была слишком модной и дорогой, но другая была бедной и малоизвестной. Ланни выписал из своего блокнота и дал ее имя и адрес Труди.

«Не говорите ей много слов», — посоветовал он. — «Если она спросит, дайте вымышленное имя. Заплатите ей пять марок или ту таксу, что она берет, и сидите и слушайте, что она говорит».

Сразу марксистская совесть Труди Шульц стала беспокоить ее. — «Ланни, кажется, безнравственно тратить деньги на такие вещи, когда в них нуждается дело!»

«Я заинтересован в этом вопросе», — с усмешкой ответил молодой богач. — «Я делаю это обязательным, как литр молока каждый день! Кстати, я вижу, вы его пьёте, это видно по вашему лицу».

XI

Ланни отдал своему другу деньги, которые принес, а затем высадил ее в непосредственной близости от станции метро, с которой она могла добраться до своего дома. Затем он отправился на запад, и когда выехал в поле, он остановился и развернул документы, которые Труди оставила ему. Груз опаснее, чем несколько канистр с нитроглицерином. С помощью автомобильных инструментов он снял покрытие с задней части рамы картины и разложил документы по задней части холста, а потом поставил крышку на место. Назвать это идеальной работой было нельзя, но он рассчитывал на бесценную купчую на бланке министра-Президента Пруссии и официальные печати и штампы, которые в подавляющем большинстве впечатляют каждого немецкого чиновника.

Он ехал не в Париж, а в Амстердам, опрятную и хорошо спланированную столицу на безопасном расстоянии от Нацилэнда. Пока он ехал, он пытался себе представить все возможные трудности, которые могут возникнуть на границе, и репетировал то, что он будет делать и говорить в связи с этим. Это были не самые лучшие мысли для холодной январской снежной дороги, требующей осторожности за рулем. Он решил взять самый надменный тон, подобающий его дорогому автомобилю, безупречной одежде, и, прежде всего, его почти божественным документам. Ни при каких обстоятельствах он не разрешит никому прикоснуться невежественными руками к драгоценным картинам. Он обрушит на них настоящий торнадо из Donnerwetter и будет угрожать немедленным разжалованием тому, кто осмелится не выполнить его команды.

Он вынудит это лицо связаться немедленно по телефону с офицером штаба министра-Президента. А если в этом ему будет отказано, то Ланни свяжется с ним сам.