Шильонский узник

«Мой рок невольно устрашает;
Но правды я не утаю,
Хотя рассказ мой и смущает
Невинность робкую твою;
Заметил я, как ты дрожала,
Когда Селима узнавала
В одежде странной; но уж я
Ее носил – она моя;
Твой юный друг, с которым вечно
Ты клятвой связана сердечной,
Начальник шайки удалой;
Нам жизнь, закон – один разбой.
И если б ты узнала боле
О нашей в море буйной доле,
Тогда б еще удвоил страх
Лилеи на твоих щеках.
Вот эта сбруя боевая
Моей толпой принесена;
Вблизи скрывается она;
Когда же чаша круговая
В пиру морском осушена,
То удальцы мои суровы
На все летят, на все готовы;
Пророк наш должен им простить
Веселый грех – вино любить».

XVIII

«Что было делать? Жить в презренье,
Дышать свободой в заточенье?
Яфар боялся уж меня,
И ни кинжала, ни коня
Мне дать не смел, а пред диваном
Он правду затмевал обманом,
Что будто в поле страшно мне
Лететь с кинжалом на коне;
Пророк то знает – в бой кровавый
Спешит один злодей лукавый, —
А я в гареме между жен
И без надежды, и без славы
Томлюсь, Гаруну поручен;
Тогда ты ласкою бесценной
Меня утешить не могла;
Устрашена грозой военной,
В далеком замке ты жила.
Я тяжкой праздностью томился,
Но волю мне на время дать
Гарун из жалости решился, —
Лишь я был должен обещать
Явиться прежде к нам в обитель,
Чем с поля брани твой родитель.
О, нет! Сказать не в силах я,
Как сердце билось у меня,
Когда свободными очами
Узрел я вдруг и темный лес,
И синю даль, и блеск небес,
И море с яркими волнами.
В пучины моря – небеса,
Казалось, дух мой проникает;
Казалось мне, он постигает
Все тайны их, все чудеса,
С тем чувством новым: я свободен!
Восторг мой был с безумьем сходен.
Тогда я розно был с тобой,
И не грустил, – я той порой
Владел и небом и землей».

XIX

«Простясь с печальными брегами,
Я с маврским опытным пловцом
Стремил свой бег меж островами,
Блестящими над влажным дном
Жемчужно-пурпурным венцом
Святого старца океана.
Я видел их. Но жребий мой:
Где свел нас с буйною толпой,
Как власть дана мне атамана,
И как навеки решено,
Что жизнь и смерть нам заодно, —
Я рассказать тебе успею
Тогда, как будет свершено,
Что тайно в думе я имею».

XX